Изгиб дорожки – путь домой

Во время своего грандиозного турне по США в 2010 году Фейген задается вопросом, так ли много изменилось за прошедшие пятьдесят лет. Да, у власти чернокожий президент, но целые пласты культуры рискуют быть заново забыты, принижены или стерилизованы в расколовших общество «культурных войнах» (где вкус и масштаб сбоят с обеих сторон). Фейген попеременно то воинственен, то озадачен: в 63 года он поет золотые мотивы своей юности и пытается разобраться, значат ли они еще хоть что-нибудь – имеют ли еще значение песни в принципе. Но Фейген достаточно крут, чтобы понимать, что от своих собственных взрослых проблем никуда не убежишь. Здесь есть глубоко трогательные пассажи о семье и браке, утратах и старении; есть вещи, в которых более молодой Дональд, возможно, не признался бы: трудные переговоры, искренняя хандра. Когда всю жизнь прятался за крутизной, чтобы контролировать бардак и бесчувственность мира, то как справляться с реально тяжелыми вещами, когда они вздымаются вокруг и в один прекрасный день настигают тебя прямо на улице у собственного дома?

Он хорошо пишет про родителей – и «про отца», и про мать, которая была весьма способной певицей и гораздо более творческой личностью, чем казалось с виду (то есть она была типичной женщиной той эпохи, с задушенными мечтами и амбициями). Фейген-старший искренне верил в перспективы американской мечты, но был отправлен в нокаут реальными ударами по экономике страны. Красивые речи Джона Кеннеди о «новых рубежах» – это одно, а практические их последствия, наблюдаемые на рабочих местах, банковских счетах и в родительских спальнях, – другое. Кроме того, становится понятно, что могло отчасти послужить источником вдохновения для перекошенных текстов Steely Dan: его родители жили в «кошмарно примитивной квартире, которая находилась в высотке на – не поверите – бульваре Чагрин». И наконец, хипстеры у Фейгена – вовсе не те, кого Анита Брукнер, удачно вплетя Бодлера, назвала «пропагандистами „Pauvre Moi“». В ворохе размышлений из «Выдающихся хипстеров» примечательно то, что про всех этих выдающихся маргиналов Фейген в конечном счете утверждает: они были хорошими людьми. Сделали много хорошего для искусства и для общества, подавали хороший пример всем и каждому.

В те давно минувшие дни, еще будучи пацаном с фальшивым удостоверением личности в кармане, юный Дональд мечтал быть нуарным персонажем из бульварного чтива, встречаться с циничной блондинкой и, качая головой, думать умные мысли. «Эта форма – моя тень, // Там я раньше стоял»[103]. Что ж, его мечта сбылась. Точно так же, как Боб Дилан постепенно превратился в одного из тех хриплоголосых стариков-трубадуров, с подражания которым начинал свою карьеру, Фейген теперь стал ершистым старым джазменом, вальяжным и меланхоличным. Он все еще ездит в туры, все еще стремится за рамки и все еще стилёвый до боли. В марте следующего года исполнится сорок лет с выхода альбома «Pretzel Logic»: ровно столько же, сколько прошло между «Toodle-Oo» Дюка Эллингтона и искристым, но благопристойным трибьютом от Steely Dan. Некоторые рубежи не устаревают.

Загадка тебя: зеркальное отражение Принса

Терпеливо, не очень себя принуждая, он шлифовал свою натуру, чтобы сделать ее такой непроницаемой и изобретательной, покорной и сложной, как требовалось ради выполнения его задачи.

Вальтер Беньямин, «К портрету Пруста»

[104]

Создать внутри себя государство с политикой, партиями и революциями и быть этим всем, быть Богом в настоящем пантеизме этого народа-меня…

Фернандо Пессоа, «Книга непокоя»

[105]

Имеет значение только имя, данное при крещении, – именно оно делает человека тем, кто он есть.

Гертруда Стайн об Улиссе Гранте, «Four in America»

1