Изгиб грани

Смирившись с потерями, я уже собрался направиться к лифту, чтобы прогуляться по окрестностям, когда в зал вошёл хранитель и вернул мне цифровик, сказав, что старый накопитель энергии в нём очень плохой, но техникам удалось подобрать другой, который послужит немного дольше. На сколько дольше? Может быть лет триста-четыреста, а потом можно будет его заменить. От таких цифр меня пробило на икоту. С опаской я взял фотоаппарат, представляя, чем они его начинили. Ожидая, как минимум ядерного взрыва, я, зажмурившись, нажал кнопку питания. Вроде, тихо. Открыв один глаз, я увидел, что индикатор горит. А, что, может и вправду сделали. Я включил дисплей. Работает! Ура!! Цифровик работал безупречно, а на месте аккумулятора стояла тонкая чёрная прямоугольная пластинка.

Мой восторг не имел размера оттого, что теперь я смогу без ограничений запечатлевать окружающую меня красоту, которая позже безвозвратно исчезнет. Зная, что в SD-карту влезет как минимум тысяча снимков, я, как ненормальный с утра до вечера ходил по дворцу и фотографировал, окончательно замучив персонал, который начал от меня бегать. Пусть бегают, зато теперь при мне навсегда останется образ этого удивительного и прекрасного мира, которого больше не будет никогда.

Нин моя работа понравилась, но она напрочь раскритиковала свои портреты и снимки со своим участием, и повелела немедленно их уничтожить, что я, естественно, делать не стал, поскольку кадры вышли просто замечательными.

Глава 19

Время шло, Нин пропадала в лаборатории, а я, помня о происшествии в заброшенных подземельях, продолжал внимательно присматриваться к обстановке и заодно изучал тиаматианское культурное наследие.

Однажды к исходу месяца Нин зашла в покои и, мягко улыбаясь, сообщила, что эксперимент удался и полсотни стабильных эмбрионов уже живут в телах самок-носителей. Я видел, как она устала и изменилась, но ничем помочь ей не мог, вернее, не смел. Нин прошла через покои, подсела к окну и замерла, глядя вдаль, на заросшие зеленью скалы и уходящую к горизонту водную гладь озера. Я потихоньку смотрел на неё, замирая от жалости и нежности. И тут она повернулась и тихо и грустно сказала:

– Я предчувствую скорую разлуку, и не знаю, что мне делать. Я привязалась к тебе и всем сердцем ощущаю, что ты, чужеземец во многом оказался ближе моих сородичей и соплеменников. Не понимаю, что со мной творится, но скажи только слово, и я отправлюсь с тобой в будущее.

– Благодарю тебя, моя Нин, и теперь точно знаю, что жизнь прожил не зря. Но твоя судьба и долг находятся здесь, и теперь от тебя зависит будущее нашей планеты. В моём сердце ты останешься навечно, а чтобы ты не грустила, я хочу показать тебе кусочек своего мира.

Нин оживилась и мы, сев голова к голове, принялись рассматривать на экране дисплея фотика снимки, сделанные мной в Москве и её окрестностях: городские улицы, люди, машины, метро, яхты на воде, виды города сверху, Кремль, парад на Красной площади, Останкинская башня, дети в зоопарке. Нин во все глаза глядела в будущее, и я почувствовал, что она начала понимать всю полноту ответственности. Она поднялась, немного походила, постояла у окна, опять села за столик и жестом попросила меня продолжить просмотр. Я развернул к ней фотоаппарат и стал медленно менять картинки.

– Какой странный мир вы построили. Суетливый и прекрасный, бесшабашный и строгий. Вы очень противоречивы, – задумчиво проговорила Нин. «Какие корешки, такие и отростки», – хотел сказать я, но сдержался.

Она во все глаза изучала мир будущего, но более всего её заинтересовал показ мод, заснятый мной за несколько месяцев до перехода. Вид пышных, элегантных и экстравагантных одежд привёл её в восторг. Нин начала расспрашивать о технологии изготовления такой одежды, но я в этом деле пень пнём, ни ухом, ни рылом. Ну, там дырку зашить или пуговицу прикрепить, это запросто, но не более того. Тогда Нин принесла местный планшетник, нажала что-то и попросила меня повернуть дисплей фотоаппарата к тёмному экрану, который начал перемаргивать вместе со сменой картинок. Закачав, таким образом, в память прибора все понравившиеся ей изображения, она подхватила планшет под мышку и в весёлом возбуждении убежала прочь.

Оставшись один, я уставился в окно, и, вдыхая свежий воздух, пропитанный запахами тропического леса, думал о превратностях жизни. Неумолимая судьба навсегда избавила меня от разных никчемных иллюзий и заставила попасть туда, незнамо куда, и сделать то, незнамо что. Так или иначе, миссия выполнена, и пора возвращаться домой. Однако меня не оставляло предчувствие чего-то несделанного, или сделанного неправильно, и ощущение близкой потери.