Изгнание

– Университетские непорядки истекают из политической пропаганды. Ежели не принять самых строгих мер, можно дождаться покушений на жизнь Государя, – довольно резко ответил Павел кузену Мите, младшему брату Константина Константиновича, который не нашел более подходящего времени, чтобы поинтересоваться его мнением.

Великие Князья были добрыми друзьями. Оба обожали лошадей и ценили кавалерию превыше любого другого рода войск, что снабжало их бесконечными темами для обсуждений. Кроме того, Митя тоже имел сценический талант. Кузены с удовольствием разделяли и это увлечение, участвуя в веселых семейных постановках. Младший брат Константина Константиновича, как и Павел, не рвался к власти, не грезил о головокружительной карьере крупного государственного деятеля или политика, он находил радость в простых вещах, в командовании конногвардейским полком. Единственное, чего не понимал Митя, это увлечение Павла госпожой Пистолькорс. Он вообще к женщинам относился с некоторым недоверием и в свои без малого сорок никогда не был женат.

– Все же имело бы смысл разобраться, что послужило толчком к этим волнениям. Что страшного в расследовании Ванновского?

– Да полно! Что же там непонятного? Студентам, видите ли, не понравилось обращение к ним ректора, который требовал соблюдения порядка. Ах, Боже мой, как он посмел призывать их к порядку! – язвительно заметил Пиц. – Не было бы обращения ректора, они прицепились бы к чему-то еще. Это был лишь повод, чтобы начать непорядки. Сергей говорит, что в московские университеты тут же отправились эмиссары этих смутьянов. У зачинщиков обнаружили брошюры Каутского и Маркса. Просто смешно, когда говорят, что эти протесты не носят политического характера! Тут еще Витте подлил масла в огонь своей запиской Императору, где указывал на некорректные, по его мнению, действия министров. Складывается впечатление, что он хочет насолить Горемыкину и невзлюбил министра народного просвещения, поэтому делает все, чтобы Боголепова отправили в отставку. Иначе зачем он эту записку придал огласке? Зачем вообще министру финансов лезть в это? Набирает политические очки дешевым популизмом?

– Костя недавно имел с ним длинную беседу и узнал ужасные вещи. Витте утверждает, что Горемыкин посылает в толпу учащихся своих сыщиков, сеющих там волнения, и, когда эти меры приводят к смятению и беспорядкам, наушничает Государю, что студенты – враги Отечества и самодержавия. Витте осуждает высылки и аресты, применяемые без разбору, а кто из порядочных людей может это поощрять?

Двое младших братьев, словно два аватара, пикировались точками зрения Сергея и Константина.

– Ежели ты спросишь меня, кому верю я – Витте или Боголепову с Горемыкиным, – полагаю, мой ответ тебе известен. Бедный Ники! Как тяжело ему приходится в этой атмосфере лицемерия и интриг. Мы хотя бы должны быть едины, чтобы быть ему опорой, – закончил Пиц формулой примирения, вспомнив о своей роли хозяина. – Пойдем-ка, Митя, к гостям! Дурно надолго оставлять их без внимания.

До Павла доходили слухи, что на место министра народного образования прочили Костю. Царь же, прислушавшись к рекомендации Сергея, назначил Боголепова. Может быть, помимо возвышенного гражданского возмущения и жажды справедливости, в кузене говорили ревность и обида, что его не принимают всерьез и для важного поста предпочли ему другого.

Государю, который вначале прислушивался к Сандро и Косте, в конце концов, пришлось принять строгие меры, поскольку никакие уступки уже не могли успокоить почувствовавших безнаказанность смутьянов. Наконец, порядок был водворен, однако беспорядки отвлекали внимание от других важных событий, происходящих в тот год. Они затмили Гаагскую мирную конференцию, основанную по инициативе Российской империи. А ведь именно на этой конференции были заложены основы международного гуманитарного права. Важное событие мирового масштаба, но не для петербургской великосветской общественности. Что за скучища! То ли дело натравливать студентов на преподавателей и на полицейских казаков! Вот это перформанс!

VI

Павла разбудил тревожный стук в дверь. Камердинер решился разбудить недавно уснувшего Великого Князя, только принимая во внимание срочную и печальную суть послания, которое принес адъютант Его Императорского Высочества Алексея Александровича.

Чтобы прочесть записку, Павел попросил Волкова открыть тяжелые портьеры, оберегающие его спальню от света белых ночей. Несмотря на поздний час, ночь была мертвецки бледна.

Полное отчаяния и паники послание старшего брата гласило: «Срочно приходи. Зины больше нет!»

Уже какое-то время было известно о ее болезни. Полнота Зинаиды Богарне несколько лет как приобрела болезненный вид. Она больше не выглядела той знойной сердцеедкой, которая пышностью своей приводила молодое поколение Романовых в состояние волнительной дрожи, а скорее напоминала мумию, забальзамированную в толстом слое желтого свечного воска. Но все же никто не ждал такого скорого конца. Еще в марте она веселилась у Павла на приеме, не обнаруживая никакого знака приближающейся смерти.