Изгнание

Пиц застал брата, одиноко горюющим в своем кабинете. Он походил на огромного, взъерошенного медведя, не находящего себе места в опустевшей берлоге.

– Я хотел тебя видеть, потому что только ты можешь меня понять! – Павел впервые видел слезы Алексея. Сердце заныло от жалости к брату и не только. На Павла вдруг снова нахлынули страшные воспоминания, словно и не прошло почти десять лет со дня смерти его жены. Он молчал, потому что боялся, что, если откроет рот, оттуда вместо слов вырвутся рыдания. Алексей и не ждал ответа.

– Не дай Бог кому-нибудь пережить то, через что я вынужден был пройти в последнее время. Не пожелаю этого и врагу своему!

– Не дай Господь никому! – Пиц не узнал свой голос, настолько его связки были сдавлены горькими воспоминаниями.

– Я зачем тебя позвал, – Алексей, налив из стоящего на столе хрустального графина водки, встал и подал рюмку младшему брату. – Женись на ней!

После неожиданного призыва Алексей быстро опрокинул стопку, ни капли не поморщившись. Горе, видимо, начисто отключило вкусовые рецепторы. Его лицо было мокрым от слез. Несмотря на то, что брат, как и его скончавшаяся подруга, был весьма грузным мужчиной, черты его сохранили привлекательность. Они четверо, усопший Александр III, Владимир, Алексей и сестра Мария, были похожи на отца, Александра II. Большие круглые глаза, курносый нос, аппетитные щеки и плотное телосложение – родство было налицо. Стройные, с тонкими, изящными кистями рук и вытянутой формой лица Сергей с Павлом, как и старший брат Николай, умерший в Ницце много лет тому назад, пошли в мать либо в деда, Николая I.

– На ком? – почему-то спросил Павел, хотя прекрасно понимал, что Алексей имеет в виду Маму Лёлю.

– На Ольге! Женись! Или будешь потом жалеть всю жизнь, как я!

– Неужто ты думаешь, Ники даст на то разрешение? Тебе же родители не позволили жениться на Жуковской.

– Не позволили, – шумно вздохнул огромной грудью Алексей. – Как я был одинок тогда! Я мало был с родителями, у меня никогда не было друга, я никому не мог излить души своей… Вам с Сергеем повезло, вы с детства неразлучны. А я был одинок! И вот, после стольких лет пустоты, я встретил ее. Зине я мог поведать задушевные мысли и чувства! Но и ее теперь нет…

Язык у Великого Князя немного заплетался, что было нехарактерно для Алексея. Он мог бы выпить бочку вина и не захмелеть, однако в минуту несчастья весь организм работает по-иному. Брат хотел было разлить еще горькой, но Павел остановил его.

– Прости, Алеша, не могу больше. Завтра опять позировать Серову для портрета. Ежели стану пить, не проснусь ко времени. Да и не хочется остаться в веках с отекшей физиономией. Вы же сами меня на смех поднимете.

– Серов, поди, не глуп, чтоб быть настолько реалистичным, – грустно улыбнулся брат. – Правда хорошо, а красота-то лучше!

– Ну что ты! Он принципиальный, категорически не терпит замечаний. Признаться, я его немного побаиваюсь…

– Видишь, и тебе твой портрет важнее меня! Только Зине я и был нужен… – обиделся Алексей.

Устыдившись своего решения уйти, бросив брата наедине с горем, Павел остался. Они просидели несколько часов кряду. Алексей изливал душу, Пиц слушал. Через некоторое время в коридоре раздались шаги, и с утренними лучами не ложившегося спать солнца в кабинет вошел любимый племянник Алексея, Кирилл. Павел передал ему вахту поддержки и утешения командующего флотом, а сам, осоловелый от печальной бессонной ночи, отправился домой по залитым солнцем улицам.

Через десять дней у Государя родилась третья дочь, Мария, а в конце месяца умер от чахотки его брат, Цесаревич Георгий.

Алексей подошел к Павлу после панихиды по племяннику и шепнул ему на ухо:

– Забудь, что я тебе присоветовал. Ничего хорошего из этого не выйдет.

То, что Алексей в принципе помнил, что наговорил ему в тот день, на пике личного горя, удивило Пица. Он кивнул брату в знак согласия, но мысль о женитьбе поселилась в его голове и то затухала, то вновь обострялась, как зудящее красно пятно экземы на шее. Павел не хотел обманывать себя, понимая, что брак этот невозможен. К чему же эти бесплотные мечты? Однако мысль проявила завидную живучесть и не истреблялась никакими доводами разума, как и экзема, при которой не помогали никакие примочки или мази.

VII

Ольга Павлу не перечила, о браке заикалась лишь изредка, когда совсем уж не могла сдержаться. Великий Князь, несмотря на проникшую в него идею, разговоров с Мамой Лёлей на матримониальную тему избегал. Ему не хотелось давать ей ложные надежды. На пустых фантазиях можно было протянуть некоторое время, но разочарование от крушения мечты было бы слишком болезненным. Правда, пусть и неприглядная, выглядела более безопасной в этом случае.

– Что же, так все и будет продолжаться? Так и будете давать повод говорить о вас в свете? – строго потребовала объяснений мать Ольги, когда после одного зимнего обеда они остались втроем с дочерями. – Слава Богу, отец не дожил до этого шкандаля!