Изгнание

И не жарко им в коже? — успела подумать я, когда брат поднимал руку с пистолетом.

Аполлон не умеет промахиваться, — подумалось мне, и мысль эта растянулась в пространстве и времени, занимая весь, сжавшийся до двадцати шагов между мной и Полом, некогда огромный и таинственный мир.

Воздух со свистом ворвался в лёгкие, я инстинктивно пыталась отшатнуться, уперевшись спиной в горячее колесо машины, по-моему, я даже пыталась кричать, но звука собственного голоса не слышала. Я не увидела приближающуюся пулю, я смотрела в серые глаза Пола, такие далёкие сейчас, и одновременно близкие настолько, что в них можно было увидеть отражение глубокого, безоблачного неба.

Глухой и сильный толчок в грудь заставил с силой вжаться в какой-то горячий выступ находящейся за спиной машины, кажется, где-то совсем рядом вскрикнула Ида, а в мыслях пронеслось:

…Оказывается, это так просто. Убивать.

И следующая мысль, прежде чем я погрузилась во тьму, была:

…А умирать ещё проще.

— Артемис! Артемис! Да очнись же ты!

Следом раздался звук пощёчины. А я подумала, что некоторые наглые нимфы слишком много себе позволяют.

— Смерти нет, — сообщила я Иде, помогая себе руками встать, и откашливаясь.

— Естественно, — съязвила Ида. — И откуда бы ей взяться, когда на нас пуленепробиваемые жилеты, и твой братец оказался не таким кровожадным, как ты, чтобы догадаться стрелять нам в лица?

Я только отмахнулась. Мол, всё равно не поймёшь, да и не до тебя сейчас. А Ида фыркнула. Вообще нимфа выглядела достаточно бодрой по сравнению даже со вчерашним утром, когда на ней лица не было от сердечных переживаний. Так что найду Пола — скажу спасибо. От души отблагодарю. Так, как только я умею.

Нимфа, вставая, развернулась ко мне другим боком, и я увидела бурое пятно, расплывшееся у неё на груди.

— Ида!

— Фигня, — пожала плечами нимфа, перехватив мой взгляд, — поцарапала плечо, ещё когда машину тряхнуло, и нам это на руку. Твой брат-маньяк даже не догадался о защите.

— Не называй его моим братом, пожалуйста, — скривилась, как от зубной боли, я.

— Родственников не выбирают, — философски заметила Ида, обходя перевернутую машину по кругу. — А единоутробных — тем более.

— Не в этом воплощении, единоутробных, — процедила я сквозь зубы. — Павел Аркадьевич, или как там его, в этой жизни имеет ко мне лишь косвенное отношение.

— Какое-какое? — нимфа даже оглянулась.

— Я передумала. Никакого отношения он ко мне не имеет.

— Хорошо бы, и ко мне тоже не имел бы, — мило поддержала беседу нимфа, прежде, чем запнуться. А потом заорать. — Вот!..

— …, — согласилась я.

— Ну не урод ли?!

— Урод, — не стала я спорить. — И псих дёрганный к тому же. А что случилось?

— А ты посмотри сама, — нимфа кивнула на брошенные, скомканные, словно по ним кто-то прошёлся тяжелым армейским сапогом, пластиковые бутыли из-под воды. Пустые бутыли, я имею ввиду.

Сразу очень захотелось пить.

— А вот что хуже: того, что эти уроды оставили нас подыхать без глотка воды, или то, что уволокли-таки нашу часть Свитка? — задала я риторический вопрос, не ожидая, что нимфа ответит.

Но нимфа ответила.

— Смотря для кого, — пожала она плечами. — Нам, похоже, уже всё равно, а вот человечество и все семь миров Олимпа скоро взвоют. И не от восторга.

— Никогда нельзя знать наверняка, — возразила я.

И мы свалились на песок, содрогаясь от смеха.

Впрочем, смехом сие действо назвать было затруднительно. Это был тот самый приступ дебильного ржача, который всегда наступает не почему-то, а вопреки, и тогда, когда уже нет ни сил, ни желания, ни повода веселиться, ни каких-то других ресурсов.

Тело болело, нестерпимо хотелось пить, пришло ощущение законченности, завершённости пути, ожидание скорого, очень скорого конца, но тело продолжали сотрясать конвульсии, а по щекам текли и текли слёзы. Можно смело сказать, что так, как тогда, в аравийских песках, в обнимку с Идой, после вероломного, но вполне ожидаемого предательства Пола, я никогда не смеялась. Ни до, ни после.

Немного придя в себя, когда основной приступ дебильного, неконтролируемого ржача отступил, и только слабые отголоски нет-нет, да напоминали о безудержном и крайне неуместном веселье, мы с Идой синхронно вытерли слёзы, поднялись, отряхнулись и уставились друг на друга, нахмурив брови.

— Что будем делать? — спросила она. — Эти уроды колёса прострелили.

— Это не главный их недостаток, — возразила я, — то есть, я имею ввиду, не главный постыдный поступок за сегодняшний день.

Мы опять прыснули, но взяли себя в руки.

— Прикрываем головы, и чешем отсюда. Куда-нибудь. Вперёд. Наверняка, ни телефонов, ни планшета с GPS не найдём… Ни карты.

Как говорится, как в воду глядела.