— Если бы Дельфион не заперла вас вчера…
— Да что там свидетельство охраны, запись сохранилась. Теперь, когда я точно знаю, что в это время вы находились на выставке, на территории выставки, поправился Гермес, ещё больше непонятно. Обратите внимание на время записи.
Гермес протянул нам с Идой планшет, а сам сзади встал.
Запись камеры наблюдения отчётливо показывала мою фигурку, осторожно крадущуюся к сейфу. Сомнения не было. Не было бы, если бы не одно но. Я не поворачивала к камере лица. Платье — один в один похоже на то, что было на мне вчера, но в хранилище было темно, и хорошо рассмотреть цвета не получалось. И прическа. Ида вчера соорудила из моей короткой стрижки некое подобие греческой причёски. У «меня» в записи, если хорошенько приглядеться, волосы были уложены таким образом, чтобы сымитировать короткую стрижку. Но мы с Идой сразу обнаружили несоответствие. И Дафна щёлкнула языком.
— Кто-то явно хотел, чтобы на тебя подумали.
— Причём, кто-то, кто был осведомлён, что охране положено тебя пропустить, — подтвердил Гермес.
— Что значит, пропустить? — удивилась Ида.
— Сейф не открывать, конечно, — поспешил уверить нимфу Гермес. — Но меня вызвать и дождаться. Я же не знал, пойдёшь ли ты на выставку, которую, я как мог, для вас подготовил. Ну и для души, конечно, — смутился он под взглядом Дафны. — Но и соскучился по семье, да!
— Знать о том, пойдёте ли вы на выставку, или попытаетесь проникнуть в дом Андриса Таубе, мы не могли, — пожала плечами Дафна.
— А спросить не судьба? — подняла бровь Ида.
Океанида не спасовала.
— Под пристальным контролем Диты? — хмыкнула она. — Без вариантов. Кстати, она и попыталась проникнуть сразу на территорию, так сказать, объекта.
— И что?
— И ничего, — ответил Гермес. — Посидели, выпили. Хорошо посидели, кстати. Дита — она ведь не вредная. Просто запуталась.
— Гермес явно дал ей понять, что не отдаст Свиток никому, кроме тебя.
— А она что?
— А она слишком умна, чтобы спорить в открытую.
Внезапно раздался шум со стороны входной двери, крики, ругань, грохот чего-то тяжёлого, звон разбитой посуды. Всё это заставило Иду вскочить с места и встать между мной и дверью, Дафна тоже вздрогнула, я ограничилась тем, что нахмурила брови, уж очень знакомым мне показался голос, сыплющий проклятиями, а Гермес выпустил очередной клуб дыма, и вопросительно уставился на меня.
Я не удержалась, чтобы не подмигнуть брату, предвкушая что-то крайне весёлое. Гермес спрятал улыбку в уголке рта, и уставился на дверь в кабинет, взглядом, каким смотрит в занавес зритель на премьере. Он бы ещё театральный бинокль взял.
Кстати, зря бинокля под рукой не оказалось, потому что открывшаяся картина была достойна кисти мастера. И по системе Станиславского я сказала бы точно — верю.
Вначале были только крики, перемежаемые робким голосом с просительными нотками. Голос, прерываясь, видимо на то, чтобы сдерживать кого-то, настроенного очень решительно, вежливо, но твёрдо тараторил по-английски:
— Нет, мисс, нет.
— Ни в коем случае…
— У меня инструкции, простите, мисс…
А в ответ на все реплики один и тот же, но веский аргумент:
— Ничего, мне можно!!!
Вперемешку с голосом, видимо, горничной, или экономки, кто тут у мистера Таубе трудится, я не знаю. Нам же с Идой Дафна дверь открыла.
Причём прислуга продолжала что-то лепетать в том же контексте на английском, а возмущённый женский фальцет — на русском. Но от этого становилось ещё веселее.
Но самое веселье началось, когда в кабинет, отталкивая миловидную горничную в длинном сером платье в пол, тоже, между прочим, в античном стиле, — эх, и скучает братик по Олимпу! — ворвалась Дита в окружении двоих океанид.
Надо сказать, что для возмущения и даже явно демонстрируемой лютой злости ни у Диты, ни у её сопровождающих не было никаких оснований: в конце концов, мы с Идой не просили вчера запирать нас в туалете, и вызывать в номер наряд психушки и полиции. Так что кое-кто здесь сам себе злобное Буратино. И это точно не мы с Идой.
Вот скажите мне, вы видели когда-нибудь лысую океаниду?
Еще вчера мы бы с Идой удивились такому вопросу, и сказали бы с совершенной уверенностью — нет, не видели.
А сегодня уже не скажем. Потому как видели.
М-да.
Роскошную голубую шевелюру Дельфион как корова языком слизала. И хотя череп у океаниды оказался совершенной формы, и, на мой взгляд, в красоте и очаровании она не потеряла, от накатившего приступа прямо-таки гомерического хохота нас с Идой это не спасло. Нимфа, вон, даже на пол сползла.
Калли, впрочем, повезло больше Дельфион — сейчас причёска океаниды больше вчерашней напоминала мою собственную. Только затылок бритый. Эх, надо было им ещё вчера днём в шампунь депилятор налить, глядишь, Калли перед камерой меня изобразила бы куда убедительнее! А в том, что в записи мы видели именно Калли, у меня сомнений не было.
Дите повезло, пожалуй, больше всех. Наини свою шевелюру сохранила. А бритые виски сейчас в моде.
Спорим, такой богиню любви Афродиту ни стены этого дома, ни твердь сего мира ещё не видела.