Изгнание

Домиар пребывал в прекрасном, можно даже сказать приподнятом расположении духа. Он – победитель чудовищ вполне заслуженно пожинал лавры победы. Переживаемый триумф вновь заставил его почувствовать себя лихим, отчаянным молодцом, каким он был когда-то, а не отягощенным сединой, ноющими коленями и прожитыми годами аксакалом. Пьянящее ощущение вернувшейся молодости было именно тем, чего Домиару так долго не хватало.

«А, Ефим. Ты никак снова попался?» – ухмыляясь, куражился он над узником.

Ефим чутко, словно голодная собака запах мясной похлебки, уловил его дурашливый настрой и приободрился. Робкая надежда выкрутиться блеснула тонким лучиком и поманила за собой. Если не велел убить сразу, а шутит и смеётся, то может дело и выгорит. Подыгрывая Домиару, тон в разговоре он принял шутливый, будто произошло какое-то нелепое недоразумение, которое вот-вот разрешится к обоюдной радости. Ефим развел руками и скорчил удивленную рожу. Мол, и сам удивлен безмерно.

«А ошейник как? Не жмет? Придется потерпеть, друг мой, уж больно ты … скользкий,» – подобрал подходящее слово Домиар. – «Только цепью тебя и можно удержать на месте. Что ты вообще тут делаешь?»

«Так дело то какое грандиозное! Разве ж можно было пропустить! Я непременно должен был это увидеть: крушение основ … гибель хозяев этого мира, вторжение в их земли … захват … торжество человеческого разума над чудовищами.»

Высокопарно-торжественная чепуха лилась из уст Ефима широким потоком, подмасливая жестокий нрав скорого на расправу Домиара, словно подтаявший кусочек сливочного масла горку горячих блинов.

«Лести никогда не бывает много,» – благоразумно рассудил Ефим. – «Особенно в моем положении.» И, преисполнившись горячим желанием сохранить свою шкуру, сочился лестью, будто спелый персик соком.

«Ты замахнулся на великое дело, Домиар. Никто, кроме тебя не смог бы. Не решился. Твои деяния войдут в историю человеческую…»

Цветистые фразы вываливались из Ефима словно дерьмо – кучами и укладывались аккуратными рядами, будто дюжина служивых дружно оголила зады над отхожей траншеей по команде старшего.

«Складно излагаешь,» – довольно крякнул, перебивая Ефима, Домиар. – «Я прямо заслушался. А не припоминаешь, какой ерунды ты наговорил владычице Мизе, что она решила меня убить после Вашего разговора?»

Ухмылка сошла с лица Домиара, будто её и не было. Глаза смотрели жестко и беспощадно. Ефим запнулся, словно птица, подстреленная в полете. Жалкая, заискивающая улыбка попыталась было прилепиться к его лицу, но не удержалась, сползла, превратившись в самом конце в гримасу.

«Это было чистой воды недоразумение. Прискорбная ошибка. Мы с госпожой владычицей просто друг друга не поняли,» – в кои то веки сказал чистую правду Ефим. Прозвучало не очень убедительно. Сидевшая рядом с Домиаром в тени навеса Миза презрительно скривилась.

«Недоразумение? Ошибка? Эта ошибка, в конечном итоге, стоила жизни моему сыну Азару. И не только. Чтобы ты сделал с человеком, виновным в гибели твоего сына?» – задал скорее риторический вопрос Домиар и замолчал, сверля Ефима взглядом из-под нахмуренных бровей. Ответа он не ожидал. Просто получал густо замешанное на злорадстве удовольствие, сродни тому, что испытываешь, прихлопнув давно мешающую тебе спать, надоедливо жужжащую муху.

Ну и что прикажете отвечать? Сыновей у Ефима, к слову, не было. По крайней мере тех, о которых он бы знал. Загнанный в угол, он суетливо переводил взгляд с одного окружающего его лица на другое. Помощи ждать было неоткуда. Ефим тонул, и зацепиться было решительно не за что. Сочувственный взгляд Балаша откуда-то из толпы ничем не мог ему помочь. Не подписывать же себе смертный приговор своими же словами. Поэтому он молчал.

Домиар натешился и, выдержав внушительную паузу, произнес: «Думаю, владычица Миза со мной согласится: жизнь за жизнь – вполне справедливое наказание. Ты будешь казнен завтра утром.» И махнул рукой, словно мушку отогнал, а не решил судьбу человека.

Вполне удовлетворенная исходом дела Миза согласно кивнула головой. Другого приговора и быть не могло. Стражник накрутил на руку цепь и, резко дернув, потащил Ефима прочь. Намокшие волосы прилипли к лицу. Слезы прятались в дождевых каплях и стекали вниз. Ещё никогда Ефим не был так близок к смерти, чуя её неотвратимость холодеющим сердцем и щекоткой в животе. Ощущение было, будто он упал в пропасть и все летит и летит вниз, ежесекундно ожидая чудовищного удара, который переломает ему все кости, расплющит и разорвет на тысячу частей, а его все нет и нет. И это ожидание – невыносимое и нестерпимое, убивало хуже самой смерти.