Изгнание из Эдема. Книга 1

У противоположной стены стоит полукруглый диван на три человека с мягкими подушками. Рядом стол, на нем всевозможные журналы и газеты. Нет старого полубуфета, а вместо него стоит элегантное двухместное бюро, разделенное перегородкой и освещенное электрическими лампами под изящными абажурами.

Стены заново оклеены красивой расцветки шпалерами.

Окна украшает голубая дымка дедерона или чего-то еще.

— Вот это да! — Воскликнул Джон и проследовал прямо к дивану с подушками.

Патриция Смат посеменила следом, не снимая с руки довольно большую сумку.

Джон Фархшем сразу повалился на диван, а Патриция уселась на кресло и достала вязанье. Сидеть напротив Фархшема и вертеть спицами — было ее любимым занятием. Что-то ярко-розовое и пушистое заклубилось у нее на коленях.

Вторая половина погожего летнего воскресного дня в этой уютной, чистой, ухоженной гостинице обещала быть блаженным днем, проведенным за городом.

Джон Фархшем посмотрел на столик с журналами и газетами. Патриция подхватилась, роняя клубок с нитками, и принесла ему несколько журналов на спортивную тему.

— Благодарю, дорогая.

— Не за что, милый.

Патриция вновь уселась и мягко устроилась с вязаньем в удобном кресле.

— Знаешь, Полли, здесь так прекрасно!

— Да, дорогой, здесь просто красота.

Фархшем развернул журнал, полистал, но читать не собирался, а опять посмотрел на Патрицию.

— Провести конец недели на реке — что может быть лучше? Ты согласна, дорогая?

— Конечно, милый.

— Утром погребешь, чтобы размяться и нагулять аппетит, потом хорошенько позавтракал и лоботрясничай сколько влезет.

— Конечно, милый.

— Чего еще в жизни надо?

— Ты так прекрасно гребешь, милый.

— Тебе нравится, дорогая?

— Люблю, когда ты сидишь на веслах, Джонни! И когда шестом орудуешь тоже.

Фархшем, положив журнал рядом с собой на диван, смотрел, как Патриция орудует спицами. Созерцание вязания, всего его процесса — было одним из его любимых занятий.

— Шест не так интересен.

— Ты такой красивый, когда стоишь в лодке. Глаз невозможно отвести.

— Самое лучшее на реке — это ее покой.

— И мне нравится река.

— Ты тоже очень спокойная: я никогда не боюсь, что ты ни с того ни с сего поднимешь скандал.

— Ну что ты, милый, не бойся.

— И река такая же тихая.

— Как я?

— Да, дорогая.

— А ты такой добрый.

— Не знаю, что меня больше успокаивает — ты или река.

— Успокойся, дорогой.

— А дома мне кажется, что я три раза на дню перебираюсь через Ниагарский водопад.

— Успокойся, дорогой.

— Сейчас я спокоен.

— Вот и хорошо. Не думай о том доме. Твой не там, а здесь, где я.

Фархшем с обожанием, как теленок, смотрит на Патрицию, на розовое облако у нее на коленях.

— Ты, как всегда, права, дорогая: дом и должен быть таким, хотя здесь всего-навсего отель.

— Ну и что? Да разве на свете бывает что-нибудь лучше отеля? А тем более хорошего отеля?

— Да?!

— Да, милый, да. Здесь отдыхаешь от всех домашних забот: никаких осложнений с кухней, с прислугой, никаких налогов и платежей.

— Да, кроме…

— Ну, уплатил и все.

— И все, дорогая.

Фархшем опять потянулся к журналу, раскрыл сразу на середине и стал смотреть.

— Мне нигде не бывает так спокойно, как в гостинице.

— Да, дорогая.

— Впрочем, для мужчин это наверное не так?

Услышав легкие шаги, Патриция и Джон Фархшем повернули головы и увидели молодого человека, который нес книгу регистрации. Он положил ее на газетно-журнальный столик и подобострастно стал приближаться к приезжим постояльцам. Он остановился между Патрицией и Джоном Фархшемом и вежливо поздоровался:

— Добрый день, сэр! Добрый день, госпожа! Надеюсь, вам у нас понравилось?

— Благодарю вас, да. Но меня интересует один вопрос? — Джон с любопытством смотрел на элегантного управляющего гостиницей, который с милым подобострастием стоял перед ними.

— Слушаю вас, сэр.

— Что вы сделали с бывшей гостиницей?

— Что вы имеете в виду, сэр? — весело спросил управляющий и улыбнулся.

— Год тому назад, когда я был здесь, тут стоял обыкновенный трактир под вывеской «Свинья и дудка».

— Так было до самого последнего времени, сэр.

— Так что же произошло, уважаемый? — Джон Фархшем отодвинул журналы в сторону и приготовился слушать.

Патриция стала медленнее вертеть спицами, но головы не подняла от вязанья.

— Мой отец держал «Свинью и дудку» несколько десятков лет, получив его в наследство от своего отца, — охотно стал рассказывать молодой управляющий.

— Так вы хозяин этого всего? — заинтересованно спросила Патриция.

— Теперь нет.

— Почему?

— Но я расскажу все по порядку, если вас это интересует, сэр?

Было видно, что ему и самому хочется рассказать, что же произошло со «Свиньей и дудкой», и каким образом она превратилась в «Олимпию».

— Мои родители очень гордились своей гостиницей, рестораном и всем рассказывали, что стоит она уже не первую сотню лет и что в ней даже останавливался кардинал, имя которого стерлось из памяти, переходя из поколения в поколение, как обветшала и сама гостиница.

— Это я видел.

— Да, мы были здесь раньше.

Управляющий посмотрел на обоих поочередно и обратился опять к Фархшему:

— Уверяю вас, мои предки очень гордились своей гостиницей и кофейней.