Изгнанник

Толстяк взял с полки плошку, осмотрел ее, убедился в том, что она треснутая, и швырнул ею в оборванца. Тот даже не попытался увернуться. Плошка угодила ему в голову и разлетелась на куски. Оборванца отбросило ударом к стене. Из ранки на голове потекла кровь.

Беловолосый наблюдал за этим широко распахнутыми глазами и несколько раз облизнулся, как будто вид чужой крови пробудил в нем жажду.

— Я был в Гоэбихоне! — сказал оборванец, глядя на Хэрибонда, мимо остальных. — Слышишь, ты? Этого города больше нет. Вот и все, что от него осталось.

И он потянул себя за волосы, перетянутые цветными нитками.

Толстяк молча поднял вторую плошку.

Оборванец засмеялся и выбежал из таверны. Ступеньки резко, неприятно скрипнули под его шагами, потом все стихло.

Толстяк побуравил немного взглядом дверь, захлопнувшуюся за сумасшедшим, пожал плечами и поставил плошку на место.

— Переночуешь у нас? — обратился он к Хэрибонду как ни в чем не бывало.

Голос хозяина прозвучал так дружески, что Хэрибонд вдруг ощутил к нему полное доверие. «Наверное, эти люди стали такими странными из-за передвижения Серой границы, — подумалось Хэрибонду. — Вот в чем дело. Что ж, их легко понять. Я бы тоже сбрендил, если бы вдруг вместо человечьего мира очутился в троллином… Тут какая хочешь психика не выдержит. А так — они совершенно нормальные люди. Добрые даже».

— Я бы провел здесь ночь, — кивнул Хэрибонд. — Неохота на улице ночевать.

— Зачем на улице, когда есть таверна, — подхватил толстяк. — Я тебе на полу постелю. Выспишься на полу?

— Мне доводилось и на голой земле, — сообщил Хэрибонд с достоинством.

— Вот и хорошо, — сказал толстяк.

Они посидели еще немного за столом, но почти ничего не ели, не пили и не разговаривали. Длинноволосый заснул, уронив голову на стол. Рыжий выходил куда-то несколько раз, но неизменно возвращался. Толстяк наконец выглянул в окно, объявил, что наступает вечер, и пошел готовить гостю постель.

Постель состояла из охапки полусгнившего сена. Хэрибонд внезапно понял, что невероятно устал. Слишком много впечатлений и странностей вместил в себя минувший день.

Поэтому он едва дождался минуты, когда можно было встать из-за стола, растянуться на полу, сгрести себе под голову побольше сена и наконец заснуть.

* * *

Он проснулся от того, что его трясут. Вцепились в плечо сильными костлявыми пальцами и изо всех сил мотают, аж об пол стукают.

— Что?.. — вскрикнул Хэрибонд.

— Тихо, ты, тихо, ты, — донесся шепот. — Разбудишь толстого, а он очень уж больно дерется.

— Пусти, — Хэрибонд вырвался из цепкой хватки и сел. Сено было таким сырым, что даже не зашуршало. В темноте Хэрибонд протянул руку и нащупал чье-то костлявое колено. Некто стоял рядом с ним в темноте.

— Ты кто? — спросил Хэрибонд невидимку.

— Я? Ну, Евтихий, — протянул в ответ голос, неприятно знакомый.

— Это у тебя нитки в волосах, верно? — прошептал Хэрибонд. — Мы виделись нынче, да?

— Нитки? — удивился Евтихий. — Это вовсе не нитки, глупый ты дурак. Почему никто из вас не понимает? Почему ты, например, не веришь? Почему ты видишь в этом только нитки? Это — Гоэбихон. Все, что от него осталось. — Хэрибонд услышал, как сумасшедший садится рядом с ним, даже ощутил его дыхание. — Думаешь, я безумен, да? Ношу в волосах целый город. А ты бы так смог?

— Нет, — признался Хэрибонд.

«Не спорить с психом», — приказал он себе.

— Вот видишь, — усмехнулся во мраке Евтихий. — А я могу… Зачем тебе Гоэбихон?

— Там хранится… одна вещь, — уклончиво проговорил Хэрибонд.

— Я провожу тебя туда, — неожиданно предложил Евтихий. — Только… — Он поежился, как будто от холода, и придвинулся ближе к Хэрибонду. — Уходить нужно сейчас.

— Сейчас ночь, — напомнил Хэрибонд. — Темно.

— Вот именно! — подхватил Евтихий. — Все-таки ты меня понимаешь. Ты один меня и понимаешь. Один во всей этой проклятой деревне. А все потому, что ты — нездешний. Вот и я нездешний. А кругом — тролли… И эти люди. Ты же с ними весь вечер разговаривал. Ты понял, какие они?

— Какие? — спросил Хэрибонд.

У него много нашлось бы определений для местной публики, но он предпочитал услышать от своего собеседника — какие именно качества аборигенов тот выделил в первую очередь.

— Какие они, Евтихий? — повторил Хэрибонд настойчиво.

— Они — местные! — сказал Евтихий. — Вот какие… Если ты возьмешь меня с собой, я тебя уведу. Только мешкать нельзя. Ты прямо сейчас возьми меня с собой, тогда я тотчас же уведу тебя.

— Договорились, — прошептал Хэрибонд.

Евтихий вдруг замер. Даже дышать, кажется, перестал.

— Ты ведь мне не доверяешь, верно? — спросил наконец Евтихий.

— Это имеет значение? — вопросом на вопрос ответил Хэрибонд.

Евтихий втянул голову в плечи, схватился за волосы.

— Знать бы, — глухо пробормотал он. — Знать бы, что имеет значение, а что — нет… Поверишь ли, у меня в голове все спуталось, а когда начинаю думать — болит.

— Как с похмелья? — Хэрибонд надеялся, что Евтихий не уловит вопиющей фальши в якобы сочувственном тоне собеседника.

Евтихий отмахнулся.