Изгнанник из Спарты

Он остановился, чтобы получше рассмотреть ее; пополневшая, утратившая девичью порывистость, Феорис, глаза которой излучали тот мягкий, спокойный свет, что свидетельствует о большой и чистой любви, была просто восхитительна. Вопреки всем досужим домыслам, он не дарил ее Софоклу; но если бы это было правдой, он вполне мог бы гордиться таким подарком.

. - Аристон, - мягко сказала она голосом, который, лишившись былой резкости, звучал теперь как самая совершенная музыка, - я разыскиваю тебя вот уже несколько недель!

- Я очень рад, - ответил он. - А я думал, что ты ненавидишь меня, Феорис.

- Не говори глупостей. Аристон. Я бы никогда не смогла возненавидеть тебя. Я просто перестала нуждаться в тебе;

но если в чем-то мои чувства к тебе изменились, то в их основе все равно осталась любовь. Пусть это теперь любовь сестры, но все же именно любовь.

Аристон улыбнулся. Как красиво она говорила, какой безукоризненной, какой мелодичной стала ее речь!

- Зачем же ты искала меня, Фео? - спросил он.

- Из-за Клеотеры, - просто ответила она. Аристон нахмурился.

- Что-нибудь случилось? Неужели Орхомен…

-… стал истязать ее, как несчастную Таргелию? Нет. Он пытается причинить ей страдания, душевные страдания, выставляя перед ней напоказ всех своих потаскух и педерастов; но, благодаря твоему хитроумному замыслу, он не осмеливается тронуть ее хотя бы пальцем. Да и душевных мук он причинить ей не в силах, ибо лишь одно на свете может заставить и заставляет ее страдать.

- И что же это? - сухо осведомился Аристон; внутри у него все напряглось.

- Твое отсутствие. То, что ты больше не навещаешь ее…

- Фео, - простонал Аристон.

- Я все понимаю. Ты не смеешь. Все эти твои представления о чести! Но я служу Афродите, а не Артемиде. И я хочу сказать тебе: то, что ты делаешь, - бесчеловечно. Богине следовало бы бросить тебя под копыта лошадей, как она это проделала с Гипполитом за его прегрешения против нее. Ибо твои грехи тяжелее. Гипполит всего-навсего отстаивал свой аскетизм и свою непорочность, а ты живешь в беззаконном союзе с женщиной, которую даже не любишь, и при этом оставляешь бедную Клео в лапах грубого животного, к которому она испытывает только отвращение. Я видела сон и решила разыскать тебя, ибо сон этот о тебе.

Мне приснилось, что ты отправился в Дельфы, а я, невидимая, под покровительством Афродиты последовала за тобой…

- И что дальше? - спросил Аристон.

- Ты спросил жрицу, будешь ли ты когда-нибудь счастлив. И она ответила: “Да. Когда ты научишься смеяться смехом богов!”

- Ну и что же, о моя драгоценная Сивилла, это должно означать?

- Только то, что ты обретешь свое счастье, когда научишься столь же пренебрежительно относиться к условностям и предрассудкам людей, как это делают боги. Вы с Клеотерой созданы друг для друга!. Вы оба столь прекрасны…

- Ради всех богов, Феорис!

- Почему бы тебе прямо сейчас не пойти со мной и не повидаться с ней? Уделить ей каких-нибудь десять - да нет, пять минут, этого хватит, чтобы вернуть блеск ее глазам и румянец на ее щеки.

- Фео, ты говоришь чепуху. Клеотера всегда была добра ко мне. Но ни разу ни словом, ни жестом она не…

- Она порядочная женщина. Аристон! Чего ты от нее хочешь - чтобы она сорвала с себя пеплос и бросилась нагой в твои объятия, сгорая от страсти?

Аристон плотоядно ухмыльнулся.

- Вот это было бы именно то, что философы называют истинно прекрасным. Почему бы тебе не подсказать ей эту идею? - предложил он.

- Вот в этом вы все! Она дала бы мне пощечину за такое предложение. Кстати, тебе тоже, если бы ты стал открыто к ней приставать. Все дело в том, что в этом нет никакой надобности. Все, что от тебя требуется, - это быть нежным и ласковым с нею, пока в один прекрасный день она уже не сможет бороться с собой и сама не бросится, рыдая, в твои объятия.

- Значит, именно так ты и советуешь мне поступить? - спокойно сказал Аристон. - Потихоньку склонить ее к супружеской измене, предать?

Феорис взглянула ему в глаза, и он осекся.

- Ты предаешь ее сейчас, когда лишаешь ее права любить. Ты предаешь самого себя, когда лишаешь себя права

быть счастливым и обрести покой. И ты к тому же еще и оскорбляешь Афродиту, а она беспощадна в своем гневе. Итак, делай то, что я тебе говорю! Идем!

Когда он вошел вместе с Феорис, Клеотера очень медленно поднялась на ноги. Ей уже было почти девятнадцать, и любые слова, которыми он мог бы описать ее, даже в своих мыслях, все равно оказались бы недостаточными, а значит, ложью. Ее фигура ни разу не была испорчена родами. Возможно, вдруг пришло в голову Аристону, потому, что Орхомен из-за своих излишеств утратил способность к продолжению рода. Ну а назвать формы и линии ее тела, скрытые под мягкой тканью одежды, ниспадающей до щиколоток, идеальными, значило бы придать этому слову совершенно новое качество и значение.

Ее огромные голубые глаза распахнулись, как утреннее небо, и все небесные светила вспыхнули в них разом и утонули в их бездонной синеве. Он ощутил на своем лице ее взгляд, который буквально ощупывал его, как пальцы слепого.

- Мой господин Аристон, - прошептала она, - я…