Изгнанник. Каприз Олмейера

Даже Лакамба вылез из-за своего частокола и с большой помпой доплыл на боевых каноэ с алыми зонтами до полусгнившей маленькой пристани «Лингард и К°», чтобы, по его словам, купить пару медных пушек для своего друга, главы самбирских даяков. И пока Олмейер учтиво, но не скрывая подозрений, выкапывал ушедшие в землю орудия, раджа сидел в кресле на веранде, окруженный почтительной свитой, и ожидал появления Нины. Но она переживала один из «плохих дней» и все это время просидела в хижине, наблюдая вместе с матерью церемонии, развернувшиеся на веранде. Наконец раджа отбыл, разочарованный, но учтивый, и вскоре Олмейер начал пожинать плоды восстановленных отношений с правителем в виде неожиданного возврата некоторых долгов, уплаченных ему с тысячами извинений и нижайших поклонов должниками, которые до того объявляли себя чуть ли не банкротами. Жизнь как будто бы налаживалась, и Олмейер немного приободрился. А вдруг еще не все пропало? «Возможно, – думал он, – все эти арабы и малайцы наконец-то осознали, что перед ними человек с некими возможностями». И тут же, по своему обыкновению, размечтался о великих делах и великих богатствах – для него и для Нины. Особенно для Нины! Окрыленный этими мечтами, Олмейер попросил капитана Форда написать друзьям в Англию, чтобы те попытались разузнать что-нибудь про Лингарда. Жив ли он? Если нет, то не оставил ли после себя каких-нибудь бумаг, документов – хоть каких-то подсказок или ключей к обещанному богатству? Кроме того, в одной из комнат Олмейер обнаружил среди мусора капитанский дневник и часто размышлял над записями старого путешественника, силясь разобрать его неразборчивый почерк.

Были и другие причины пробудиться от апатии. Весть об основании британской Борнейской компании переполошила весь остров и затронула даже самые отсталые слои пантайской жизни. Ждали больших перемен, практически аннексии, арабы становились все более вежливы. Олмейер начал строить новый дом, предполагая, что инженерам, агентам и другим работникам будущей фирмы понадобится жилье. С легким сердцем он тратил на него каждый заработанный гульден. Печалило лишь то, что жена начала выходить из заточения, и ее зеленая рубаха, скудный запас саронгов, визгливый голос и ведьминская внешность снова ворвались в тихую жизнь маленького бунгало. Дочь, судя по всему, восприняла безжалостное вторжение в их повседневный быт со своей обычной завораживающей невозмутимостью. Олмейер не был рад, но возразить не посмел.

Глава 3

В Лондоне, в окутанных туманом конторах Борнейской компании, прошли совещания, и прошли не зря – итоги их затмили для Олмейера алмазный блеск тропического солнца и добавили очередную каплю горечи в чашу его разочарований. Претензии на эту часть восточного побережья были сняты, и река Пантай осталась под номинальной властью Голландии. В Самбире царили радость и воодушевление. Рабов убрали с глаз долой в леса и джунгли, в усадьбе раджи, в преддверии визита голландских военных шлюпок, взлетели на высоких столбах флаги.

Фрегат встал на якорь за устьем реки, а шлюпки, взятые на буксир паровым катером, поднялись вверх по течению, осторожно прокладывая путь в толпе каноэ, заполненных празднично одетыми малайцами. Старший офицер серьезно выслушал верноподданническую речь Лакамбы, обменялся приветствиями с Абдуллой и на малайском заверил этих достопочтенных джентльменов в дружеском расположении пребывающего в Батавии великого раджи к властям и жителям их образцового округа.