Изгнанник. Каприз Олмейера

Олмейер громко позвал жену и дочь и, не получив ответа, наконец-то прислушался. До него еле слышно донесся ропот толпы, подсказав, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Перед тем как спуститься, он кинул взгляд в сторону Пантая и увидел небольшое каноэ, плывущее с пристани раджи. Одинокий гребец, в котором Олмейер тут же опознал Бабалачи, пересек реку чуть ниже его дома, по стоячей воде под откосом доплыл до пристани Лингарда, не спеша вылез и начал тщательно привязывать лодку, словно не торопился встретиться с соседом, которого заметил на веранде. Задержка дала Олмейеру возможность заметить и с удивлением оценить официальный вид Бабалачи. На советнике Самбира красовался костюм, достойный его высокой должности. Бедра обвивал саронг в ярчайшую клетку, из складок его выглядывала серебряная рукоять криса, видевшая свет только во время великих праздников или на официальных приемах. Через левое плечо и голую грудь пожилого дипломата тянулся лакированный кожаный ремень с медной бляхой, на которой красовался герб Нидерландов и надпись «Султан Самбира». Голову покрывал красный тюрбан, концы которого, болтаясь вдоль левой щеки и плеча, придавали его старческому лицу забавную бесшабашность. Бабалачи тщательно привязал лодку, выпрямился, расправил складки саронга и широкими шагами направился к дому Олмейера, помахивая посохом из черного дерева с золотым, украшенным драгоценными камнями набалдашником, который вспыхивал на солнце. Олмейер махнул рукой вправо, указывая на место происшествия, ему не видное, но хорошо просматривающееся от пристани.

– Эй, Бабалачи, эй! – крикнул он. – Что там случилось? Не видишь?

Бабалачи застыл на месте, пристально вглядываясь в толпу, и через секунду ошеломленный Олмейер увидел, как он свернул с тропы, подхватил рукой полы саронга и затрусил по траве к полузатопленному берегу. Олмейер, вне себя от любопытства, тоже сбежал с веранды. Теперь он ясно слышал гул мужских голосов и вопли женщин и, повернув за угол дома, увидел на низком мысу колыхавшуюся толпу, сгрудившуюся вокруг чего-то неясного. Послышался невнятный голос Бабалачи, люди расступились перед ним и тут же сомкнулись с возбужденным гудением, перешедшим в громкий крик.

Когда Олмейер подходил к толпе, от нее отделился человек и бросился мимо него к поселку, не обращая внимания на призыв остановиться и объяснить, что же все-таки случилось. Добравшись до места, Олмейер обнаружил, что не может пробиться к реке: никто не обращал внимания на легкие похлопывания, которыми он пытался расчистить себе путь.

На полпути он расслышал в самой гуще людей голос своей благоверной. Ее пронзительные вопли он не спутал бы ни с чем, однако слов не различил. Протолкавшись в середину, он попытался вызнать хоть что-нибудь у окружающих, когда воздух расколол пронзительный визг, заставивший умолкнуть всех, включая его собеседников. На секунду Олмейер окаменел от ужаса и неожиданности, потому что жена явно вопила по покойнику. Он припомнил непонятное отсутствие Нины и, в страхе за ее жизнь, начал слепо и яростно продираться вперед. Народ с криками изумления и боли разлетался в стороны от его тычков.

На свободном пятачке берега лежало тело незнакомца, только что вытащенного из мешанины бревен. Около него стоял Бабалачи, пристроив подбородок на набалдашник посоха, и пристально рассматривал одним глазом бесформенную массу переломанных конечностей, порванной плоти и сочащихся кровью тряпок. Когда Олмейер прорвался сквозь кольцо потрясенных соседей, миссис Олмейер накинула свое покрывало на лицо покойника и, присев на корточки, испустила еще один вопль, заставив вздрогнуть безмолвных зрителей.

У Олмейера от страха на миг потемнело в глазах, и поначалу слова окружающих до него не доходили. Усилием воли стряхнув оцепенение, он услышал голос Махмата.

– …так и вышло, туан. Саронг зацепился за обломок ствола, голова застряла под водой. Когда я его увидел, сразу подумал: не нужен он нам! Хотел отцепить и пустить по реке. К чему хоронить чужака среди наших домов, чтобы его дух пугал женщин и детей? Нам своих тут мало?

Под одобрительный гул зевак Махмат бросил укоризненный взгляд на Бабалачи.

– Однако туан Бабалачи велел мне вытащить тело на берег, – оглядывая слушателей, но адресуясь только к Бабалачи, продолжал он. – Я и вытащил, за ногу, вот прямо тут тащил, по грязи, хотя в глубине души предпочел бы посмотреть, как он поплывет дальше по реке и, может быть, застрянет на мели у дома Буланги – чтоб его отец в могиле перевернулся!

По толпе пробежал смешок – давняя вражда Махмата и Буланги была всем известна, интерес к ней в Самбире никогда не утихал. Веселье прервал очередной вопль миссис Олмейер.