Изгнанник. Каприз Олмейера

В нетерпении свернув с тропинки, она побежала к жилищу Олмейера по подлеску между пальмами, вынырнула из леса со стороны заднего двора, где от реки ответвлялась небольшая протока, полная стоячей воды и отделявшая владения Олмейера от остального поселка. Густые кусты на ее берегу скрывали от глаз Тамины большой двор с кухней. Над ним стояли узкие столбы дыма, а гул чужих голосов откуда-то издали подсказал ей, что военные моряки уже высадились и расположились между протокой и домом. Слева от Тамины одна из молоденьких рабынь Олмейера, нагнувшись над сверкающей водой, мыла котелок. Справа торчащие из кустов верхушки банановых пальм тряслись и раскачивались – невидимые отсюда руки собирали плоды. На тихой воде несколько лодок, пришвартованных к толстому столбу, столпились, почти перегородив протоку у места, где стояла Тамина. Голоса во дворе иногда взрывались криками и смехом, а потом стихали, чтобы снова смениться гомоном. То тут, то там тонкий синеватый дымок становился гуще и чернее и волной перелетал через протоку, окутывая Тамину удушливым облаком. Затем, когда в костер подкидывали свежих дров, дым таял в солнечном воздухе, и от очага с подветренной стороны разносился лишь легкий древесный аромат.

Тамина поставила поднос на пень и застыла, глядя на дом, крыша и беленые стены которого возвышались над кустами. Рабыня домыла котелок и, с любопытством поглядев на нее, отправилась обратно сквозь густые заросли. Оставшись в одиночестве, Тамина бросилась на землю и закрыла лицо руками. Нина так близко, а у нее не хватает храбрости ее увидеть. Когда со двора доносились голоса, она вздрагивала, боясь расслышать среди них Нинин. В конце концов, Тамина решила остаться тут до вечера, а в темноте отправиться прямо туда, где прячется Дэйн. Со своего места она могла видеть передвижения белых, Нины, всех друзей и врагов Дэйна. И тех и других она ненавидела одинаково, ведь и те и другие собирались увезти Дэйна туда, где Тамина никогда его не найдет. Она спряталась в высокой траве и с замиранием сердца стала ждать заката солнца, которое, как назло, никак не хотело садиться.

На том берегу, за кустами, у ярких костров, матросы с фрегата стали лагерем, пользуясь гостеприимством Олмейера. Сам он, очнувшись от апатии под нажимом Нины, которая теребила и подбадривала его, сумел вовремя спуститься к пристани и встретить офицеров, когда те пристали к берегу. Командовавший ими лейтенант принял приглашение, заметив, что у них в любом случае есть к Олмейеру вопросы, которые ему, скорее всего, не понравятся. Но тот его почти не слышал. Рассеянно пожал всем руки и пригласил в дом. По дороге несколько раз забывал про то, что уже вежливо поприветствовал прибывших, и повторял приветствия снова и снова, стараясь держаться запросто. Возбуждение хозяина не укрылось от глаз моряков, и командир вполголоса поделился с помощником своими сомнениями в его трезвости. Совсем юный младший лейтенант фыркнул и шепотом выразил надежду, что Олмейер не настольно пьян, чтобы не предложить и им прохладиться.

– Во всяком случае, опасным старикан не кажется, – добавил он, шагая по ступеням лестницы на веранду.

– Нет, я слышал о нем. Он скорее простофиля, чем мошенник, – отозвался командир.

Все уселись вокруг стола. Олмейер трясущимися руками мешал коктейли для гостей, не забывая и о себе, и с каждым глотком чувствовал, как становится сильнее, увереннее и уже почти готов встретить все грядущие трудности. Не зная о судьбе брига, он не подозревал об истинной причине появления военных. В общем и целом догадывался, конечно, про утечку информации о торговле порохом, но полагал, что в итоге все сведется к мелким неприятностям. Он осушил стакан и повел непринужденную беседу, откинувшись в кресле и небрежно перебросив ногу через подлокотник. Лейтенант, с тлеющей сигарой в уголке рта оседлав стул, слушал Олмейера, скрывая усмешку в клубах дыма, вырывавшихся из сжатых губ. Младший лейтенант, поставив локти на стол и подперев голову руками, сонно таращился на них, размягченный выпивкой и усталостью. А Олмейер не унимался:

– Как приятно видеть белые лица! Много лет торчу тут в одиночестве. Малайцы, сами знаете, не компания для европейца, они не просто нас не понимают – они нас не любят. Страшные негодяи. Подозреваю, я – единственный белый, постоянно живущий на восточном побережье. Иногда к нам наезжают из Макасара или Сингапура – торговцы, агенты, исследователи, – но очень редко. Около года назад побывал ученый. Жил у меня в доме, пил с утра до вечера. Несколько месяцев развлекался напропалую. Как все выпил – так и уехал в Батавию с отчетом о том, что остров, мол, богат минералами. Ха-ха-ха! Неплохо, да?

Он вдруг осекся и уставился на гостей бессмысленным взглядом. Смех его увял, он вспомнил, что Дэйн погиб, планы рухнули, надеждам конец. Сердце у Олмейера упало, на него накатила тошнотворная слабость.

– Да уж, неплохо! – согласились оба офицера.

Олмейер стряхнул уныние и снова ударился в разговоры: