Изгнанник. Каприз Олмейера

Воодушевленный этими мыслями, Дэйн нащупал в складках саронга кинжал, глубоко вздохнув, бросился вперед, ударил им в воздух и упал лицом вниз. Некоторое время он лежал, ошарашенный собственной выходкой, вызванной перевозбуждением, и думал о том, что, если ему и суждена славная гибель, то лучше сейчас, пока не пришла Нина. Если он снова увидит ее, умирать будет слишком тяжело. Эти колебания напугали его, сына раджи, наследника великих завоевателей. Желание жить вызывало муки стыда. Дэйн лежал, не в силах пошевелиться. Он потерял веру в себя, ничего не осталось в нем, что делает мужчину мужчиной, – только страх да еще страдание, потому что оно живет в человеке до самого последнего вздоха. В смущении вглядывался он в глубины своей невероятной любви, и сила ее, и слабость пугали его одинаково.

Тени деревьев с западной стороны леса протянулись по поляне, накрывая прохладной мантией обгоревшие плечи Дэйна, и тут же поспешили дальше, чтобы смешаться с тенями с востока. Солнце садилось не торопясь, помедлило в ажурном переплетении высокого кустарника, точно не желая бросать в одиночестве человека, простертого на изумрудном рисовом поле. Освеженный вечерней прохладой, Дэйн сел и огляделся. Солнце мигом нырнуло за горизонт, словно застеснявшись, что его заподозрили в сочувствии, и прогалина, напоминавшая днем одно большое светлое пятно, тотчас же превратилась в пятно темное, на котором, подобно зрачку, мерцал огонь.

Дэйн медленно подошел к реке и, стащив с себя изодранный саронг – единственное свое одеяние, – осторожно вошел в воду. Весь день он ничего не ел и даже боялся выйти на берег при свете, чтобы попить, и теперь, неторопливо плавая, жадно сделал несколько глотков воды, плескавшейся возле губ. Ему сразу стало лучше, и к костру Дэйн возвращался с большей верой в себя и других. Ведь если бы Лакамба предал его, все уже было бы кончено. Разведя пламя посильнее, Дэйн обсушился у огня и снова улегся возле углей. Спать он не мог, но его охватила невероятная усталость. Беспокойство прошло, он был готов лежать сколько угодно, разглядывая засиявшие над лесом звезды. А те светили все сильнее, словно их раздувал легкий ветерок, который поднялся под безоблачным небом. Дэйн снова и снова сонно убеждал себя, что Нина обязательно придет, до тех пор пока в сердце не поселилась уверенность, наполнив его миром и покоем. Да, к исходу ночи они будут вместе, на просторах бескрайнего синего моря, которое похоже на саму жизнь в отличие от леса, напоминающего смерть. С тихой улыбкой он бормотал ее имя – оно, казалось, разбивало чары лесной тишины, и издалека, от реки, словно в ответ громко квакнула лягушка. Из топи вдоль берега ей тут же отозвался целый хор заунывных голосов. Дэйн от души рассмеялся – без сомнений, он слушал лягушачью песню любви, и этот неожиданный всплеск шумной жизни неподалеку его порадовал.

Когда луна выглянула из-за верхушек деревьев, им вновь овладело беспокойство. Почему Нины нет так долго? Конечно, добраться сюда одной, в маленькой лодочке не так-то просто. С какой же силой и ловкостью управляют тяжелым веслом ее маленькие руки! Поверить трудно, что это те самые нежные пальцы, которые умеют коснуться его щеки легче, чем крыло бабочки. Поразительно! Пока Дэйн растроганно обдумывал эту потрясающую загадку, луна успела подняться над кронами деревьев еще на ладонь. Придет? Не придет? Он заставлял себя лежать неподвижно, подавляя желание снова вскочить и ринуться в забег вокруг прогалины, ворочался с боку на бок, наконец улегся на спину, но даже со звезд на него словно бы взглянуло лицо Нины.

Пение лягушек внезапно смолкло. С настороженностью гонимого беглеца Дэйн сел, тревожно прислушиваясь, и услыхал несколько шлепков по воде – лягушки торопливо прыгали в реку. Он понял: что-то их спугнуло – и вскочил на ноги, весь внимание. Еле слышный скрип, потом глухой звук, будто две деревяшки стукнулись друг о друга. Кто-то готов причалить к берегу! Дэйн зачерпнул пригоршню лесной трухи и, занеся руку над углями костра, застыл, не отрывая глаз от тропы. Среди кустов что-то мелькнуло, светлый силуэт показался из темноты и как будто поплыл к нему в бледном сиянии луны. Сердце его екнуло и остановилось, но только для того, чтобы тут же бешено заколотиться вновь. Труха просыпалась на тлеющие угли. Дэйн хотел окликнуть Нину, рвануться к ней, но лишь застыл, безмолвный и неподвижный, как бронзовая статуя, под лунным светом, лившимся на его открытые плечи. Пока он стоял, пытаясь совладать со своим дыханием, Нина приблизилась к нему быстрыми уверенными шагами и с решимостью человека, готового прыгнуть с невероятной высоты, обвила руками его шею. Легкий огонек голубоватой змейкой побежал по сухим сучьям, и тихий треск возрожденного костра стал единственным звуком, под который они всматривались друг в друга в миг безмолвной встречи. Потом дрова занялись, из них вырвался высокий, вровень с головами людей, жаркий язык пламени, при свете которого они наконец-то смогли взглянуть друг другу в глаза.