Изгнанник вечности

Что-то повлекло его пройти по дому. Может быть, она и разгневается, но желание и любопытство были сильнее Дрэяна. Испытывая почти эротическое возбуждение от поиска неизвестно чего, молодой человек стал заглядывать во все комнаты подряд. Он вдруг понял, что ищет. Зеркало! И нигде не было зеркал… Гвардеец что-то слышал о нежелании хозяина этого дома лишний раз видеть себя в отражениях, но как без этого важного предмета обихода могла обойтись женщина, да еще такая красивая, как Ормона?! И Дрэян искал зеркала так, как ищет юноша желанной близости с первой девушкой в своей жизни. Коридор привел его к лестнице на второй этаж. Дом был неправдоподобно огромен. Внутри он был очевидно больше, чем снаружи!

Поднявшись наверх, Дрэян толкнул очередную дверь, и его просто втолкнуло в большую круглую комнату — в ней единственной не существовало ни единого угла. Вся спальня была декорирована тонким шелком цвета морской волны, а в изголовье громадной кровати с балдахином и сеткой от москитов на стене крепился аллийский меч.

Молодой человек подошел ближе и всмотрелся в ледяную сталь равнодушного к нему клинка. И тут же волосы зашевелились у него на затылке: из отражения на зеркально отполированном лезвии смотрел незнакомый человек, ровесник Дрэяна или немного моложе. Дрэян отпрянул — отпрянул и неизвестный. Моргнул Дрэян — моргнуло отражение, пристально его между тем разглядывая.

— Это ты, — послышался голос из-под балдахина. — Это истинный облик твоего многовекового «куарт».

Усмехаясь, на зеленовато-синих подушках возлежала обнаженная Ормона. Дрэян вздрогнул, не понимая, как она здесь очутилась прежде него, но потом догадался, что во время его блужданий у нее было много времени, чтобы подняться сюда кратчайшим путем. А в следующую секунду вожделение охватило его с той настырной силой, которую невозможно перебороть ничем. Близость зеркального меча доводила его до исступления. Гвардеец кинулся к Ормоне и в ее объятиях узнал упоение жизнью, агонию смерти и безбрежное море неги, весь растворяясь в мире черных глаз, скрыться от которых было невозможно.

— Что тревожит тебя? — спросила она позже, медленно поводя гребнем по блестящим волосам, спадавшим на плечи, струившимся по спине и касавшимся простыней.

Дрэян прижался щекой к ее бедру.

— Думаю о брате. Он ведь остался в Эйсетти… Что там у него, как?..

— Кто твой брат?

— Фирэ… Но наш дед говорил, что по закону перевоплощений его «куарт» должен был родиться в теле твоего сына, если бы…

Ормона дернулась, словно от болезненного укола:

— Сколько ему лет?

— Осенью должно исполниться восемнадцать. Он меня младше на десять лет…

Она закусила губу. А Дрэян почувствовал, что ему хочется говорить и говорить. Может быть, это из-за вынужденного молчания и постоянного одиночества?

— Он получил имя Фирэ, а вот если бы родился в семье Ала, то…

— Коорэ! — сощурившись, прошептала Ормона. — Конечно, Коорэ. Так вот почему… а я думала… — она резко осеклась. — Где он теперь?

— На Оритане… — оторопевший от ее напора, пробормотал гвардеец.

— Где на Оритане? Чем он занят сейчас?

— Я не знаю. Он учился на кулаптра…

Женщина вскочила и со злостью рассмеялась:

— Ну конечно! На кулаптра! Это значит, что его в два счета заберут на бойню, протянет он там немного, а потом…

Ее мысли были так красноречивы, что в голове Дрэяна промелькнули образы Ала и Танрэй, склонившихся над каким-то свертком, испуганных, измученных. Никогда прежде он не имел способностей к телепатии!

Ему стало страшно. Ормоне было известно что-то запредельное — может быть, о смерти его младшего братишки?

— Отчего же мы не встречались с тобой раньше, до отъезда мужа и Паскома?! Они разыскали бы его и привезли сюда…

Дрэян растрогался. Она так сильно переживала за жизнь близкого ему человека! Это ли не доказательство искренности нежных чувств к нему, к Дрэяну?

Тут голова его отяжелела, перед глазами все поплыло, и Ормона сгинула. Молодой человек мучительно застонал, пытаясь сбросить с себя невесть откуда взявшееся покрывало. Он ощущал движение руки, на ощупь освобождался от влажного шелка, но глазами видел, что по-прежнему неподвижно и бездыханно лежит в чужой спальне, под чужим мечом, совсем голый, слушая доносящееся извне сбивчивое — собственное! — дыхание.

— Довольно! Довольно! Просыпайся живо!

Неимоверным усилием воли Дрэян заставил глаза еще раз открыться, будто исполняя чей-то приказ. Открывать открытые глаза было странно, он будто всплывал со дна к поверхности, сопротивляясь, но продолжая подниматься.

Мир разъехался вверх и вниз, а в образовавшуюся брешь хлынула иная реальность.

Гвардеец проснулся на постели в комнате у террасы, мокрый от пота, одетый, одной рукой все еще сжимая длинную черную волосинку, а другой отпихивая от себя покрывало. Над ним стояла Ормона — тоже одетая во все то, в чем он застал ее дремлющей на террасе, и, кажется, даже не собиравшаяся раздеваться. Она заставляла его открыть глаза и прийти в себя.

— Что это было? Который час? — скороговоркой спросил Дрэян.

— У тебя есть какая-нибудь вещь твоего брата?

Он покачал головой:

— Нет! А что? А зачем?