Изгнанник вечности

— У нас ведь все выходит из строя, а на Оритан рассчитывать уже нельзя. Так почему бы нам не попробовать решить все миром с аринорцами из Тепманоры? То, что наши государства грызутся между собой, совсем не означает, что и люди должны поступать так же! — Танрэй стряхнула налипшие песчинки с красивых грудей, которые портила только россыпь неизбывных конопушек. Даже Ормона не отказалась бы иметь такую грудь, как у нее, но никогда бы в том не призналась, разве что самой себе — саму себя она не обманывала ни в чем.

— Если бы все было так просто, мы давно бы уже сговорились… У них диктатор, Ведомство для них ничто, они подчиняются исключительно правителю.

— Но разве ты не хотела заняться этим?

Ормона фыркнула:

— Мало ли чего я хотела! Если бы это было осуществимо, я еще три года назад поехала бы туда, будучи куда как в лучшем виде, чем теперь…

— Куда лучше-то? — немного обиделась Танрэй — видимо, поняла, что если Ормона так высказывается о самой себе, то какого же она мнения о ней, маленькой и рыжей неумехе!

— Ладно, будет с тебя лести. Посмотрим, какие новости привезут Сетен с Паскомом…

Танрэй со вздохом улеглась на бок и подперла голову рукой:

— Мне за них страшно. Когда до нас доходят слухи, что там творится, я схожу с ума. Как мог Оритан, как могла Аринора докатиться до этого? Где древние «куарт», ведущие людей по их Пути?! Что с нами со всеми, Ормона?

— Смерть проверяет всех на прочность. Значит, мы не годимся для ее проверок…

— А жизнь?

— А жизни, по-моему, уже давно на все наплевать.

И, закусив губу, Танрэй смолчала. Она не нашлась, что ответить.

* * *

Сердце бешено колотилось, когда он входил в жилище родителей. После интерната Тессетен вернулся туда, где родился и вырос, а родители по традиции переехали в дом, где росла его мать.

С отцом у него всегда были доверительные отношения, а вот мать, кажется, сына побаивалась с самого детства. Он напугал ее своим видом при рождении, и забыть это она была не в силах. Хотя по-своему, наверное, любила. В глубине души.

Отец встретил его у дверей. Совершенно седой, пожилой северянин все еще был удивительно красив и даже статен в свои восемьдесят два. Со спины их можно было перепутать с сыном, которому сейчас было только сорок.

— Да не иссякнет солнце в твоем сердце, — сказал он Тессетену. — Ты с плохими вестями?

— Нет, — обнимая отца, ответил тот. — Наоборот — с хорошими.

В порядком выцветших от старости глазах мелькнул лучик:

— С хорошими? Как непривычно! Но я спросил, потому что мама твоя тяжело болеет — не хочу ее пугать дурными вестями…

Сетен огляделся. Тут пахло пылью и умиранием. Этот дом, некогда принадлежавший деду с бабкой, был ему чужим. Родители матери ненавидели зятя-аринорца, и неприязнь их перекинулась на светлоголового внука, еще и удвоившись из-за его безобразия. Сетен всегда старался спрятаться от них, чувствуя все, что испытывали они при виде «этого маленького чудовища». Сердце его наполнялось чернотой, схватывало болью, лицо курочило судорогами, превращая его в ходячий кошмар, и он сломя голову бежал прочь, чтобы где-нибудь отлежаться, переждать…

— Хочу опять предложить вам переезд на Рэйсатру, отец, — сказал он. — Крепко подумайте.

Старик покачал седой головой:

— Я поехал бы с тобой, Сетен, но мать совсем плоха. Ей не выдержать дороги… Хочешь увидеть ее? Она недавно тебя вспоминала, хотя вспоминать что-то ей все труднее и труднее. Ты все время кажешься ей мальчишкой, каким был перед отъездом в интернат…

— Так всё плохо?

— Да… плохо… Когда кулаптры занимались в Эйсетти своими прямыми обязанностями, а не войной, они говорили, что ей осталось немного. Не знаю, что они имели в виду, но с тех пор она протянула уж больше трех лет… Иногда думаю — скорей бы уж отмучилась… Время от времени она приходит в себя, спрашивает, нет ли от тебя известий, интересуется, как твоя жена. Словом, когда сознание прочищается, она что-то соображает… Но длится это недолго, потом опять наступает помрачение… Это все от плохих сосудов, как говорили кулаптры… ее мать закончила тем же…

Они поднялись к спальне матери. Договорив, отец пустил Сетена вперед.

От былой красы южанки не осталось и следа. Тессетен вообще не узнал бы в этой изможденной старухе свою мать, увидь он ее в другом месте. В точности как и приятель-Ал на Ариноре, Сетен появился на свет у своих родителей поздно, только в отличие от Ала ни сестер, ни братьев у него не было. Но мама всегда, до последнего, выглядела очень молодо, и красота ее не иссякала. Что же сотворила с нею эта проклятая многолетняя хворь, с которой не смог справиться даже Паском, не раз пытавшийся поставить бедную на ноги!

Она спала. На столе возле кровати стояла беломраморная фигурка танцовщицы, и Тессетен удивленно обернулся.

— Да, да… С недавних пор она полюбила ее и заставила принести из чулана.

Сетен ощутил горечь, но улыбнулся в ответ:

— Как же она негодовала когда-то, узнав в ней себя…

Отец кивнул:

— А теперь она мечтала бы хоть немного походить на нее, на ту себя… А ты… совсем забросил?..