Изгнанники, или Топ и Харри

Пока шли переговоры об этом обмане, Маттотаупа и Харка стояли далеко внизу по течению реки у небольшой рощи. Они стояли у двух соседних деревьев, прислонясь к стволу, так что каждый своей коричневой кожей и светлой кожаной одеждой почти сливался с деревом. У Харки за плечом был лук, Маттотаупа держал ружье в кожаном футляре. Они стояли так уже давно и молчали. Солнце катилось по небу своим путем и уже клонилось книзу, и за все это время ни один из них не пошевелился. Золотое свечение лучей перешло в красное; желтые воды Найобрэры отражали многократно преломленное сияние. Ветви шевелились от вечернего ветра.

Наконец наступила ночь.

В воздухе повис аромат первых цветов и запах сырой земли. Когда взошла луна и завыли волки, задрав морды к небу, Маттотаупа отделился от своего дерева.

– Я пойду сопровождать и защищать Джо и Генри, – сказал он. – Ты мой сын и последуешь за мной. Мы не расстанемся. Я сказал, хау.

Медленным, равномерным шагом Маттотаупа отправился назад к блокгаузу. Харка шел с ним, немного позади, и, когда вдали показался дом, по коже Харки пробежала дрожь. Отец этого не чувствовал, а Харка промолчал, потому что он не мог назвать другого пути. Но ярким видением у него перед глазами возник образ одного индейского разведчика, с которым он познакомился два года назад. Этого разведчика звали Тобиас, для Харки это имя было странным и непонятным. Юному индейцу почудилось, что он снова увидел туповатое выражение лица, вспомнил цинично-равнодушный характер этого человека. Он тогда его не понимал. Теперь он начал догадываться, как свободный индеец мог стать таким, и дрожь прошла по его коже еще раз.

Когда индейцы приблизились к дому, но еще не дошли до входа, Харка все-таки открыл рот и сказал:

– А я построил себе хижину.

Маттотаупа был удивлен. Он остановился и посмотрел сбоку на сына, устремившего взгляд вперед. В уголках губ Маттотаупы промелькнула улыбка, как будто маленькая птичка мягко задела их крылом, и из глаз его пролился теплый свет.

– Ты меня приглашаешь в гости на ночлег?

– Хау.

Кроме этого слова, Харка больше ничего не сказал, но и в нем одном была великая радость и надежда.

Своих коней они из загона не взяли, а пошли вместе прочь, мимо блокгауза, вверх по реке, Харка на сей раз впереди.

У Маттотаупы и Харки была пружинистая, широкая походка степняков, которым приходилось не только скакать верхом, но и преодолевать большие расстояния пешком. Верховая езда без седла, управление конем только усилием ног, пешие переходы укрепляли жилы и мышцы ног равномерно. Как и все индейцы, оба дакота при ходьбе наступали сперва не на пятку, а на носок. Шаг у них был широкий, легкий и быстрый. Небо затянулось облаками, стемнело, но воздух был приятным; прохладный весенний ветер играл травой и ветками деревьев и кустов, островком расположившихся среди травянистых и песчаных участков. Харка двигался к этому древесному островку в обход. Он подкрался к нему, и, пока отец выжидал на берегу, Харка убедился, что все здесь осталось таким, как было, – нетронутым и нехоженым. Тогда он вышел к краю древесного островка и дал отцу знак следовать за ним.

В хижине, построенной из крепких веток, небольших стволов и крупных кусков коры, было тесновато для двоих. На полу лежала шкура буйвола, которая устилала и снежную хижину Харки; одеяло, расписанное картинами побед Маттотаупы, тоже было здесь. Харка высек огонь ружейным кремнем, поджег заготовленные щепки и зажарил филе енота. Впервые в его жизни было так, что не он сидел в отцовском вигваме или у отцовского костра, а отец был гостем его, Харки Твердого Камня. Он хотел хорошо угостить отца, хотя здесь не было ни мисок, ни ложек, ни горшков, как дома в вигваме, и обоим приходилось есть как воинам в походе. Они достали ножи и для удобства разрезали филе. Единственное, что Харка прихватил из блокгауза в эту хижину, была соль, за которую он отдал Мэри шкурку ласки.

Когда Маттотаупа наелся и закурил трубку, он потребовал от сына:

– Говори!

Харка знал, как много зависит от того, что он должен сейчас сказать, но за последние годы он пережил уже столько опасностей, что научился не волноваться перед принятием решений. Он собрался говорить коротко и ясно:

– Отец, два лета тому назад, в ночь перед тем, как наше стойбище должно было двинуться из леса к Конскому ручью, ты впервые повел меня в заколдованную пещеру. Когда я ждал тебя ночью в лесу, в том месте, где ты мне велел, я обнаружил след. Это был след белого человека. Ты это знаешь.

– Хау, я помню это.

– А потом в пещере у водопада тебя что-то подхватило и чуть не утащило в глубину. Позднее мы искали другие следы, не очень основательно, потому что у нас оставалось мало времени, и Солнечный Дождь, отец Четана, тоже опасался колдовства. За то короткое время мы больше ничего не нашли, а внизу у источника тоже ни одного человека не вынесло из горы водой.

– Все так и было, как ты говоришь, – подтвердил Маттотаупа.

– Кто же был тот человек, который оставил след? Не был ли он тем самым, кто схватил тебя у водопада?