Словно преследуемый призраками, Маттотаупа ринулся назад к тому проходу, через который они с мальчиком сюда проникли, и Харка бежал за ним. Ход был слишком узкий, чтобы в него могла проникнуть Медведица, но внушенный с раннего детства страх перед колдовскими чарами охватил в этот миг обоих, Харку тоже, так что они не могли остановиться. Удушающий отравленный воздух проник им в легкие, обоих прошиб пот. Они двигались слишком быстро, чтобы соблюдать осторожность, и камни сыпались на них сверху. Те секунды, когда они не могли пробиться сквозь завал, они пережили как безотчетный ужас, какой бывает только в кошмарах. Но наконец-то добрались до скрещения ходов. Добежав до выхода, Маттотаупа быстро поднял камень и подложил под него предохранительные камни.
Харка подхватил свое бизонье одеяло, оставленное здесь у выхода, и оба выбрались наружу. Их снова окружали ветер, свет, обледенелый снег и скрюченные деревца.
Водворив валун на место, Маттотаупа и Харка, измученные, сели на камни. Капли пота собрались у них на лбу и на затылке.
Маттотаупа снова зажег свою трубку.
Выкурив ее до конца, он начал:
– Не знаю, может быть, Медведица хотела сказать мне, что я действовал неправильно, приведя тебя, мальчишку, в ее царство. Не знаю. Я впервые в жизни слышал ее рев. Шаман дакота якобы однажды видел ее, один единственный раз, и не здесь, а по другую сторону горы, на севере. – Маттотаупа сделал глубокий вдох. – Я говорил тебе, что ты должен узнать тайну. Ты ее узнал. Я сказал, хау.
Маттотаупа выбил свою трубку, встал и пустился с Харкой в обратный путь. Он снова шел со множеством хитростей, запутывая след; они наконец добрались до скалистой стены, в которой находился главный вход пещеры. День уже перевалил за половину.
Им не пришлось долго искать Рыжего Джима. Он сидел рядом с этой скалой, упершись ногами в камень известняка, вросший в землю, откинувшись спиной на скалу. Лицо его осунулось и было пепельно-серым, взгляд казался безумным. Ничего в нем не осталось от былой самоуверенности. Его охотничья рубашка была перепачкана кровью.
– Топ, – выдавил он слабым голосом, когда оба индейца остановились перед ним, – ничто и никто больше меня не удержит в этой поганой пещере. Где тебя так долго носило? И кого это ты привел? Никак Харри? Так вон кто так элегантно проткнул меня ножичком, будто свинью какую-то. Эх, парень, парень! Как же тебе повезло, что при мне не оказалось револьвера.
Джим попытался улыбнуться, но у него не получилось.
– Моему белому брату плохо? – встревожился Маттотаупа.
– Нет, Топ, твоему белому брату куда хуже, чем плохо. Отвези меня вниз, в блокгауз Беззубого Бена, иначе я окочурюсь здесь, а совсем не хочется. И откуда только взялся этот медведь, поганый призрак?
Даже Джим заметил, как испуганно вздрогнул Маттотаупа.
– К тебе явился медведь?
– Не явился; до этого дело не дошло! Но мне хватило и его рыка. Рана опять кровоточит. Мне не хватает воздуха. Топ, летом я пошел с тобой сюда. Теперь ты иди со мной. Отвези меня вниз немедленно! Харри, ты хотел меня убить в темноте, но теперь, глаза в глаза, ты должен стать мне другом, а я тебе. Это неизбежно.
Джиму было трудно говорить. Он еще раз попробовал улыбнуться, но получилась лишь ухмылка.
– Где ты находился, когда услышал рев медведя? – спросил Харка.
Джим пренебрежительно отмахнулся. Это означало, что он больше не может говорить. За него ответил Маттотаупа:
– Я постелил Джиму недалеко от входа.
Харка с сомнением посмотрел на отца, и Маттотаупа понял, о чем спрашивал его взгляд: разве можно было услышать рычание медведя в таких разных местах горы в течение такого короткого промежутка времени? Действительно ли то был колдовской рев – или Джим, несмотря на свое ранение, пытался еще раз в одиночку проникнуть глубже в пещеру? Маттотаупа не хотел расспрашивать, и эта загадка осталась для индейцев неразрешенной. Может, эта заколдованная медведица могла так быстро бегать, чтобы разогнать или предостеречь всех захватчиков сразу. На эту тему больше ничего не говорили. Маттотаупа решил исполнить волю Джима и перевезти его к блокгаузу.
Харка хотел помочь отцу перетаскать к коням все их вещи и припасы, но отец вернул его назад: Харка должен был оставаться у входа в пещеру при Джиме.
Когда Маттотаупа ушел, раненый белый закрыл глаза. Харка сел наискосок к нему, тоже прислонясь спиной к скале. И также закрыл глаза – почти, оставив лишь щелочки; со стороны он казался спящим.
Из пещеры доносилось отдаленное мягкое пение – звук бурлящей воды из глубины. С неба падали редкие крупные хлопья. На верхушках трех деревьев сидели вороны и перекрикивались друг с другом. Белка в прыжке с ветки на ветку стряхнула снег.
Джим открыл глаза и взглянул на Харку. Он тут же снова закрыл их; но одного-единственного взгляда юному индейцу было достаточно. Он увидел в нем ненависть, неутолимую, кровожадную, убийственную ненависть.