Изгнанники, или Топ и Харри

Пока этот разговор шел в заснеженной прерии, ссора разгоралась и в темном блокгаузе на Найобрэре. Снаружи дом был темным, потому что был хорошо просмолен, а изнутри потому, что свет проникал лишь через бойницы. Огонь очага был прикрыт; сквозь трещины в пепле проглядывал жар под дымящимся котлом. За ближним к очагу столом сидел Бен, недавно вернувшийся с поиска волчьих следов. Его дочь подсела к нему, а жена стояла перед ними, уперев левую руку в бок. В правой руке она держала кочергу:

– Нет, я сказала. Эта банда сюда больше не войдет. Либо я сделаю из этого проклятого дома приличную факторию, либо снова уеду.

– Уймись, женщина. Чего ты так разошлась? Я тебе все объясню…

– Побереги слова. Джим бандит и разбойник. Ты его боишься, как койот ловушки, но капкан уже захлопнулся, а ты дергаешься. Отгрызи себе лапу, которая попала в капкан, и улепетывай… все лучше, чем позволять этому подлецу с его сворой выгрызать у тебя потроха! Он является, жрет тут и пьет со всеми своими прихлебателями, но никогда не платит. Это же твои собственные слова, Бен!

– Все так, все так. Но вдруг он найдет золото?

– Пока что не нашел.

– Может, уже и нашел. Где-то ведь пропадал все лето. Поеду-ка я взгляну. По следам молодого индейца. Это, наверное, был Харри, кого ты прогнала. Это не к добру, женщина, когда индеец уезжает, не сказав ни слова.

– Давай-давай гоняйся по степи за бродягами!

Бен встал и собрался в дорогу. Жена в ярости огрела его по спине кочергой, пришлось отобрать у нее это орудие.

– Угомонись ты, падаль нечистая!

Дочь подала отцу винтовку; он вышел наружу, громко хлопнув дверью.

Бену не пришлось долго скакать. След Харки привел его к Маттотаупе, который уже приближался к северному берегу реки.

Хозяин помахал шляпой:

– Топ!

Оба остановили своих коней.

– А где Джим? – спросил хозяин.

– Он тяжело ранен, и я везу его к тебе.

– Вы нашли золото?

Маттотаупа побледнел; даже глаза его, казалось, побелели от гнева; он сверкнул белками:

– Мы искали Тачунку-Витко.

– Пфффф, Тачунку! Пустое дело. А чем вы собираетесь платить, если я предоставлю вам кров? Я привез сюда жену и дочь. Они больше ни крошки, ни глотка не дадут даром.

– А чем белые люди обычно рассчитываются между собой?

– Долларами, если они у них есть.

– У нас есть.

– Хорошо. Это уже разговор. Харри мог бы так и сказать. Сразу бы водворился мир с моей бабой, и она бы орудовала своей кочергой в очаге, а не испытывала ее на спине мужа.

Маттотаупа удивился этому замечанию.

– Сейчас мы приедем, – сказал он и повернул коня, чтобы забрать Джима и Харку.

Состоялось вселение в блокгауз. Джим был слишком изможден, чтобы обсуждать условия, на которых он здесь остается. Единственное, чего он страстно желал, были вода, тепло и покой. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь был в таком жалком состоянии. Договаривался с женщиной Маттотаупа. Он сразу отдал ей серебряный доллар, который она разглядывала, довольно округлив глаза. Поскольку Джим почти не ел и не мог пить алкоголь, а индейцы и всегда отвергали спиртное и ели мало, то этой монеты хватало на несколько недель вперед. Джима уложили неподалеку от плиты, и Маттотаупа ухаживал за ним с заботливостью брата и ловкостью врача. Рану прихватило морозом, и заживала она медленно.

Харка в эти недели был предоставлен сам себе. Он вообще не ел того, что готовила и подавала женщина. Он не ухаживал за Джимом и почти не разговаривал с отцом. Дни напролет он то верхом, то пешком пропадал в зимней прерии. Он ловил рыбу, охотился на мелкую дичь, а то и на антилопу и таким образом добывал себе все необходимое пропитание. Он собирал хворост для костра, разводил огонь и готовил себе еду в золе. Первое время он приходил ночевать в блокгауз. Но когда однажды попал в сильный буран, бушевавший несколько дней и преградивший всякую видимость, Харка вернулся только через три ночи – и то лишь для того, чтобы показать, что он жив, а не для того, чтобы воспользоваться надежным кровом. После этого он часто ночевал в прерии. Из глыб спрессованного снега он построил себе надежное иглу и отнес туда свое одеяло из шкур. Кусок льда с реки, встроенный в снежные блоки, пропускал внутрь немного света. Температура в снежной хижине не поднималась выше точки замерзания, даже когда он разводил огонь. Но, завернувшись в шкуру бизона, он мог там спать, не отмораживая себе ноги.