Изгой

– А в грамоте настоящей сказано было доставить меня с бережением, – Юрий со стоном произнес фразу. И добавил с хрипом:

– А боярин под пыткой то бережение воспринимает, царское повеление нарушает по желанию своему… То крамола…

Это были его последние слова – перед глазами все поплыло и Юрий потерял сознание…

Глава 3

– Ничего, батюшка, зарастут руки твои. Через седьмицу сможешь поднимать их чуток, а через месяц как новые станут. А там со временем и силушка вернется, сабельку острую в ручки возьмешь.

Юрий с отрешенным лицом слушал голос ката, только придя в сознание от боли – ему их вправили в плечи. Палач оказался опытным костоправом, что не мудрено при его ремесле. Без того никак не обойтись – умеешь пытать, умей залечить организм.

Резкое изменение своего статуса Галицкий ощутил сразу – его бросили не обратно в вонючий подвал, а отнесли в небольшую комнатенку. Там уложили на лежанку, вправили руки – отчего он и пришел в сознание. Потом кат обмыл беспомощное тело водой с уксусом – уж больно характерный был запах. Лохань с водой дважды меняли – настолько она была грязной после первого раза, что пришлось мыть кожу снова и насухо обтирать чистыми тряпицами. Теперь палач втирал в него пахучую мазь, от которой засвербило в носу. Однако боль в исполосованной кнутом спине стала утихать, а плечи не столь надрывно болеть.

– Сейчас, батюшка, мы тебя на тюфячок чистый положим и исподники наденем – они твои, из мешка дорожного взяты, чистые. А мешочек вон в углу стоит, все на месте. Вот так, потерпи немного, и вот…

Сильные руки подняли его как ребенка, а на дощатую лежанку подручный быстро положил мягкий тюфяк. Судя по хрусту, набитый сеном. И его тут же уложили на мягкое, причем на живот.

Юрий все моментально понял – теперь дня три придется лежать только так. Ибо спина ободрана, а на бок лечь еще больнее будет – с его то плечами сейчас любое касание вызовет весьма неприятные ощущения.

– Я тебе на спинку твою исподнюю рубашку накину, а то одеяло колючее, а так привыкнешь. Малец с тобой сидеть будет – и горшок «нужный» отнесет, и воды попить даст. Поправляйся, батюшка!

– И тебе не хворать, мил человек, – пробормотал Юрий. – Благодарствую, долга не забуду.

Сказал – понимай как знаешь!

Но палач понял правильно, поклонился и вышел, дверь тихо затворилась. В углу послышалось сопение, и, повернув голову, Галицкий увидел на соседней лавке мальчишку лет десяти, босоногого (и это ранней весной), в штанах и рубашонке, подвязанной веревкой. Все правильно – здесь все люди перепоясывали одежду ремнями, кушаками, шнурками или вот такими веревками – но последнее от бедности.

– Где я?

– В усадьбе подьячего земского приказа Акундинова. Трифон Семенович велел за тобой, батюшка, смотреть.

– Тебя как зовут?

– Лукашка, холоп я.

– Дай попить! И помоги сесть…

Мальчишка кинулся помочь, и ругаясь вполголоса, кое-как уселся на лежанке. Оглядел комнатенку – маленькая светлица была немногим больше его камеры, топчан широкий с тюфяком, стол и лавка. Окошко закрыто свинцовой рамой с «клетушками», куда были вставлены мутные пластинки слюды. На столе кувшин литра на два и глиняная кружка – мальчонка быстро налил кисловатого морса.

«Клюква с медом, неплохо. Подьячий не поскупился», – пронеслась в голове мысль, пока Юрий пил из подставленной к губам кружки. Такого вкусного и одуряющего напитка он никогда не пил еще.

– Я каши чуть попозже принесу, батюшка, исхудал ты очень. Трифон Семенович сказал потихоньку вас кормить, по нескольку ложек. На поварне уже варят, жиденькую гречку, с сальцом.

Мальчишка облизнул губы и Юрий понял, что он сильно голоден. Да и синяк под глазом говорил о том, что юному холопу живется не сладко – побои особенно часто наносят те, кто сам унижен в своем положении. Дворня на такими беспомощными, вернее беззащитными мальцами, часто издевается, а как малыши им ответить могут?!

– Как в холопы попал?

– Батюшка в солдатском полку служил, убили его под Оршей. А матушка этой зимой в горячке слегла и померла. Вот меня и отдали подьячему в услужение, за корм и одежу.

– Понятно, – буркнул Юрий, и тут же спросил. – Как зовут того, кто мне руки вправил и обмыл?

– Фома Силыч Рукавишников в Земском приказе большой человек, с Трифоном Семеновичем они дружат.

– Понятно, – отозвался Юрий. И подумал, что два профессионала следствия чем то еще связаны, кроме службы. Однако, что делать со столь скоропалительным выводом он не знал. А потому стоило мальчишке убежать, Галицкий задумался над произошедшем.

«Скандал я выдал знатный. И спас свою шкуру. Как и рассчитывал, у Матвеева оказалось много врагов – а вот покровитель умер. Боярин действовал привычно, по инерции, совершенно забыв, что ситуация кардинально изменилась. Наследник престола, ставший полновластным монархом, теперь имеет собственный взгляд на вещи.

Ладно, сейчас у меня мало информации – но ситуация изменится в самые ближайшие дни. Недаром мое узилище стало более комфортабельным, почти как гостя держат. Что ж – маемо, то шо маемо!»