Изгой

Дома он сразу пошел к себе. Через мгновение она разозлилась на себя за слабохарактерность и решительно зашагала наверх. Она постучала, хоть и не знала, положено ли стучаться к детям. По крайней мере, это вежливо. Заготовив мысленно какую-то фразу про мозаику, Элис вошла в комнату. Льюис сидел на узком подоконнике, поджав колени к груди и обхватив их руками, и смотрел в окно. Он сжался в комок, как будто едва умещался в некогда привычном месте. Элис захотелось его обнять. В памяти сразу всплыла первая встреча с Гилбертом.

Это было на вечеринке в Лондоне – он стоял в центре гостиной и разговаривал с какой-то женщиной. Хотя он улыбался собеседнице, Элис сразу почувствовала, что он глубоко несчастен, и ей захотелось его обнять и пожалеть, прямо как сейчас Льюиса. Она попросила, чтобы ее представили Гилберту, и у них тут же состоялся странный и неловкий разговор о смерти, потере и о самой Элизабет. Потом они поехали ужинать, довольно прилично выпили, и он разрыдался прямо за столом, закрываясь от всех руками и поражаясь самому себе. Она была как будто заворожена его горем и тронута доверием. Казалось, они знают друг друга всю жизнь. Изначально в ней не было любопытства или желания найти общие темы для разговора; с первого мгновения его боль завладела ею и пробудила жгучее желание любить.

У этого мальчика в глазах стояла та же печаль, вот только Элис ему оказалась совершенно не нужна. Она остановилась в замешательстве.

– Что будешь делать?

– Ничего.

Элис онемела от неловкости.

– Папа скоро придет, – выдавила она и закрыла за собой дверь.

Элис ушла к себе и села на табурет с кораллово-красной подушкой у туалетного столика. Табурет был новый: она чувствовала себя не в своей тарелке, сидя на месте Элизабет. Зеркало тоже заменили, поскольку Элис не желала смотреться в зеркало, принадлежавшее утопленнице. Правда, с туалетным столиком все же пришлось смириться. Элис накрасила губы. Гилберт должен был прийти с минуты на минуту. Она улыбнулась своему отражению. Нет уж, ее так просто не сбить с пути. Она непременно перевоспитает Льюиса, надо только найти способ. И пора поторопиться с коктейлями для Гилберта, иначе не хватит времени на пробный бокал. И она спустилась в кухню.

– Ну, Льюис, что бы нам такого придумать?

– Не знаю. – Он нетерпеливо вертел в руках ложку.

– Пожалуй, гулять холодно. О, есть идея! Маленькое приключение – поездка в Лондон в музей. Сядем на поезд – кажется, он отправляется в девять тридцать – и к половине одиннадцатого будем на вокзале Виктория. Хочешь?

– Ладно.

– Послушай, Льюис, неужели ты собирался целый день плевать в потолок? Ты разве не думал, чем займешься?

Потупившись, он покачал головой.

– Тогда давай поедем в музей. Будет интересно.

Когда появился план, полегчало. Все утро они провели в палеонтологическом музее, пообедали сэндвичами и отправились в Кенсингтонский парк. В Лондоне Элис чувствовала себя куда увереннее, да и с Льюисом стало проще общаться. Дул пронизывающий весенний ветер, и в парке почти никого не оказалось. Они пошли к озеру: Элис куталась в меховой воротник, а Льюис обогнал ее и помчался к пруду, где плавала игрушечная яхта – огромная, около двух футов в длину, лакированная и с голубым парусом.

Яхту запускал мальчик, на вид ровесник Льюиса. Элис с любопытством наблюдала за ритуалом знакомства. Сначала Льюис стоял, сунув руки в карманы, потом подошел ближе, молча смотря на яхту. Затем стал поглядывать на ее владельца. Тот к тому времени уже заметил Льюиса и теперь играл выразительнее, демонстрируя гордость от обладания яхтой. Присев на скамейку, Элис продолжала наблюдать. Наконец пантомима закончилась, и мальчики заговорили друг с другом.

– Хочешь запустить?

– Давай.

Погода была удачная: ветер гнал по воде небольшие волны, и запущенный мальчиками парусник резво приплыл к другому берегу, не сбившись с курса и не застряв на середине. На другой скамейке сидела мама второго мальчика. Следуя собственному ритуалу, женщины сначала несколько раз обменялись взглядами и улыбками и наконец одновременно двинулись к свободной скамейке посередине.

– Ох и холодина.

– Просто ужас.

– Красивый у вас парусник.

– О, он с ним не расстается. А сколько вашему мальчику?

– Одиннадцать.

– Он у вас высокий для своего возраста. Полу двенадцать, мы надеемся, что он еще вытянется.

Элис почувствовала себя самозванкой. Ей хотелось заявить: «Я ему не мать», – пока собеседница не начала расспрашивать, чем Льюис болел в детстве. Ее постоянно преследовало ощущение, что она всех обманывает, выдавая Льюиса за своего сына.

Обернувшись, он улыбнулся Элис – искренне и радостно, как бывает, когда занят интересной игрой. Она улыбнулась в ответ, и на душе вдруг стало очень тепло. Льюис снова принялся возиться с парусником, и Элис, которой не терпелось поделиться радостью, сказала:

– Смотрите, какие они счастливые.

Женщина немного удивилась.

– Ну да, ведь сейчас каникулы. Няня уехала навестить больную мать, а замену мы не нашли. Если честно, я уже выдохлась. К счастью, дети вроде бы ладят между собой.