Изгой

«Нужно запомнить это мгновение, – думала Элизабет. – Сохранить его на всю жизнь». Гилберт обернулся и встретил ее взгляд. На секунду оцепенел, но тут же улыбнулся, и с того момента ее одиночество закончилось. Они снова вместе. Гилберт загасил сигарету в пепельнице и направился к ним. Элизабет отпустила руку Льюиса. Они с Гилбертом неуклюже поцеловались и тут же крепко сжали друг друга в объятиях.

– Господи, скорее бы избавиться от проклятой военной формы!

– Лиззи, ты приехала…

– Устроим ей погребальный костер!

– Не кощунствуй!

После того как мама отняла руку, в ладошке у Льюиса осталась странная пустота. Наконец родители закончили обниматься, и Гилберт обернулся к сыну.

– Привет, парень!

От волнения Льюис только молча хлопал ресницами.

– Здороваться будем?

– Здрасте.

– Что-что? Не слышу!

– Здравствуйте.

– Дай руку!

Льюис покорно протянул ладошку для рукопожатия.

– Гилберт, он так тебя ждал! Готовился задать тебе миллион вопросов, ни о чем другом говорить не хотел.

– Ладно, нельзя же торчать тут целый день. Давайте выбираться из этой дыры. Что будем делать? Чего тебе хочется?

– Не знаю.

– Ты что, плакать собираешься?

Льюис встревоженно посмотрел на маму. С чего бы ей плакать?

– Вовсе нет. Давай пообедаем.

– Только не здесь. Погоди, сейчас вещи захвачу.

Он вернулся к столу, за которым только что сидел, забрал вещмешок и еще какую-то сумку. Льюис крепко прижался к маме, а та стиснула его руку.

Обедать отправились в ресторан, где им с помпой подали отбивные, маленькие и пережаренные, на массивном серебряном блюде. Льюис думал, что не голодный, однако уплетал за обе щеки. Родители разговаривали на всевозможные темы. Экономка Джейн отвратительно готовит. Элизабет посадила розы, а у Кармайклов будет грандиозный рождественский ужин. Льюису казалось, что от скуки его сейчас разорвет и внутренности забрызгают стены и белоснежный пиджак официанта. Он осторожно потрогал отца за руку.

– Простите, сэр…

Отец даже не взглянул в его сторону.

– Думаю, поеду туда на поезде…

«Наверное, не услышал», – подумал Льюис.

– Простите, сэр, я хотел…

– Гилберт, ответь ему, пожалуйста.

– Да, Льюис?

– А в пустыне очень жарко?

– Очень.

– А змеи есть?

– Есть парочка.

– Вы по ним стреляли?

– Нет.

– А верблюды есть?

– Да, верблюдов сколько угодно.

– Вы ездили на верблюде?

– Нет.

– А много людей вы застрелили или взорвали?

– Льюис, дай папе поесть.

– Вы стреляли или взрывали?

– Льюис, о таком не говорят.

Он и сам понял. Пожалуй, лучше выбрать тему попроще.

– Вам понравились отбивные?

– Ничего, вполне прилично. А тебе?

– Тоже. А в пустыне давали отбивные?

– Как правило, нет.

– А что давали? Желе?

– А он болтун!

– Не всегда. Просто сейчас перевозбудился.

– Да я вижу. Будь умницей, Льюис, поешь спокойно.

Льюис уже доел, но первую просьбу решил выполнить и умолк.

В комнате было темно. Шторы плотно закрывали окно, и лишь с лестничной площадки пробивалась полоска света. Снизу доносились голоса: работало радио, о чем-то разговаривали родители – слов не разобрать. Льюис заерзал, зарываясь поглубже в холодную постель. На лестнице послышались шаги. Вскоре в комнату вошла мама и присела на край кровати.

– Спокойной ночи, дорогой.

– Спокойной ночи.

Наклонившись, она поцеловала его в щеку. От нее приятно пахло, только поцелуй вышел немного слюнявым. Наверное, они отдалились друг от друга. И вообще, все стало непонятным.

– Сядь, – попросила мама.

Затем притянула его к себе и крепко обняла, гладя по голове. Жемчужины из ожерелья впивались в лоб, но Льюису почему-то было приятно. От нее веяло теплом, а еще вином и сигаретами – как всегда. Слушая родной стук сердца, Льюис наконец-то почувствовал себя уютно.

– Все хорошо? – спросила мама, выпуская Льюиса из объятий.

Он кивнул и улегся на подушку.

– А как тебе встреча с папой?

– Здорово, что он вернулся. Теперь у нас будет настоящая семья.

– Да. И постарайся поменьше расспрашивать его про войну. Понимаешь, не все любят рассказывать о тяжелых событиях. Договорились, сынок?

Льюис кивнул. Он не вполне понял мамины слова, но был тронут ее доверием.

– А папа зайдет пожелать мне спокойной ночи? Не помню, как было раньше.

– Я его спрошу. Спи.

Мама вышла. Лежа в темноте, Льюис вслушивался в доносящиеся снизу голоса и музыку и ждал отца. А потом уснул – внезапно, как будто по щелчку выключателя.

– Война закончилась, говоришь? Зато ни шмоток, ни жратвы!

– Лиззи, нас слышит ребенок.

– Ничего, он привык.

– Льюис, пойди поиграй.

Льюис молча наблюдал, как родители собираются в церковь. Раньше он часто лежал в маминой постели, пока она одевалась, однако отец решил, что в спальне ему не место.

– Ну, давай же!

Льюис вышел на лестницу, уселся на верхней ступеньке и принялся ковырять краску на перилах. Родителей и отсюда отлично слышно.

– Ради бога, Гилберт. Какая еще церковь?!

– Я получил христианское воспитание.

– А я нет!

– Да-да, тебя и твою мамашу больше тянуло к друидам.

– Да как ты смеешь?

На мгновение голоса стихли – наверное, родители целовались, – затем раздался мамин звонкий смех. Льюис медленно спустился по лестнице, вышел за дверь и принялся рассеянно ковырять носком гравий.