Изгой

Над кирпично-каменной церквушкой нависали свинцовые тучи. По двору носились дети, стирая нарядные туфли, родители приветствовали друг друга и беседовали, как обычно. Впрочем, нет, не как обычно: каждое воскресенье кто-то возвращался с войны; каждый раз воссоединялась очередная семья.

Выйдя из машины, Элизабет, Гилберт и Льюис направились к церкви. Льюис вырвал у матери руку и бросился в сторону могил, где играли дети. Играли в догонялки – нужно было успеть добежать до дерева, чтобы тебя не поймали. Пока держишься за могильную плиту, ты неуязвим. Правила все время менялись, и никто их толком не объяснял. Льюис считался «малышом»; Эд Ролинз, от которого ему выпало убегать, был на два года старше и слыл лучшим бегуном в компании. Льюис ухитрился его опередить и прислонился к дереву, чтобы отдышаться.

Он обвел взглядом двор. Девчонки тоже затеяли игру, только держались поближе к мамам. Дики и Клэр Кармайкл поздоровались с родителями. Скоро надо заходить в церковь. При мысли о холодных и жестких скамейках стало тоскливо. Отец заметил Льюиса и замахал рукой, подзывая к себе. Мальчик медленно побрел в сторону церкви, и на него тут же бросился Эд.

– Ага, попался!

– Ничего подобного.

– А я говорю, попался!

– Да я не играю уже.

– Нет, играешь!

Он толкнул Льюиса на землю и тут же стал озираться, опасаясь, что попадет за драку. Льюис поднялся на ноги и осмотрел ссадину на руке.

– Отстань. – Он направился к отцу.

– Льюис, веди себя прилично! Это церковный двор, а не школьный.

– Да, сэр. – Льюис взял маму за руку.

– Здравствуй! – окликнул кто-то.

Голос принадлежал Дики Кармайклу. Льюис неприязненно покосился на сияющие пуговицы его пиджака. Он не понимал, почему мистер Кармайкл остался дома, а отца забрали на войну. И почему он всеми руководит и теперь снова станет отцу начальником. Справедливее было бы наоборот.

– Рад, что отец вернулся?

– Да, сэр.

– Может, теперь чаще будешь появляться в церкви, – подмигнул мистер Кармайкл. Явно камешек в мамин огород, и Льюис не ответил.

Гилберт расхохотался:

– Да, уж теперь-то я наведу порядок в доме.

Льюис бросил взгляд на маму. На ее лице играла улыбка.

– Как же я буду без черной мессы?

Дики и его жену Клэр как ветром сдуло. Они вошли в церковь со своими дочерьми – старшей и младшей, в одинаковых двубортных пальтишках, шляпках и лаковых туфлях.

– А нельзя обойтись без сомнительных шуток? – спросил Гилберт.

– Нет, дорогой, никак нельзя. – Элизабет поцеловала его в щеку, и они направились ко входу.

В церкви было, как всегда, невыносимо. Льюис с мамой исподтишка корчили друг другу рожи, и это хоть немного помогало держаться. Казалось, служба никогда не кончится и Льюис так и просидит тут до конца дней своих, а потом тихонько сгниет под скамейкой. Он старался не ерзать. Пробовал считать балки на крыше и читать псалтырь. Обдумывал обед. Обдумывал уши викария. Таращился на затылки сестричек Кармайкл, чтобы взглядом заставить их обернуться, но девятилетняя Тэмзин ничего не заметила, а с четырехлеткой Кит нечего и стараться. И в крикет не поиграешь, пока не потеплеет, подумал он.

Низкое небо над церковью как будто налилось свинцом, пронизывающий ветер принес первые капли дождя, и вскоре крыши домов заблестели от воды. Под каждой крышей готовился воскресный обед и горел камин. Дома стояли вдоль извилистой дороги, ведущей в деревню, окруженные живыми изгородями из рододендронов и лавровых деревьев. Особняк Кармайклов в тюдоровском стиле выходил к лесу, и оттуда к дому Олриджей можно было пройти, минуя дорогу. Элизабет часто гуляла тем путем с маленьким Льюисом. От Кармайклов рукой подать до почты, магазина и церкви на главной улице, но по мере удаления от деревни расстояния между домами становились все больше. Встречались постройки двадцатых годов, в том числе и дом Олриджей, и даже более поздние. Кроме того, сохранились и старые коттеджи, которые в прошлом относились к усадьбе Кармайклов.

Маленький, похожий на игрушечный вокзал находился в миле отсюда. К нему вела дорога, скрытая под кронами деревьев. Почти все мужчины работали в Лондоне, и некоторые участки дороги пришлось расширить, чтобы избежать заторов. С началом войны вокзал стал символом встреч и расставаний. Доносящийся издалека шум поездов наполнился особым смыслом. Хотя многие вернулись домой, казалось, до мирного времени еще далеко. Повсюду велись разговоры о том, что придется восстанавливать все с нуля. Изначальная эйфория от победы быстро сменилась недоумением: от сводок новостей по-прежнему веяло смертью и ужасом; да и вернулись с войны далеко не все.

Дождь прекратился к концу службы. Люди стали разъезжаться. Некоторые шли пешком. Элизабет с таким рвением потащила Гилберта к машине, что тот расхохотался. Дома они пообедали – без изысков и без особых разговоров. Остаток дня тянулся бесконечно долго, по крайней мере для Льюиса. Заниматься обычными делами не получалось, а в присутствии отца почему-то было неспокойно. Льюис привык к женскому обществу, и мужчина в доме казался чем-то из ряда вон выходящим и немного опасным.