Изгой

Привычка признавать превосходство отца сидела в Льюисе очень глубоко, и он последовал за Джилбертом в гостиную. Элис там не было. Джилберт подошел к серванту с напитками и стал со звоном переставлять бутылки с верхних открытых полок в нижнее отделение. Льюис наблюдал за ним, и его не оставляла детская мысль, что, если он сможет объяснить, все будет хорошо, его отец что-то придумает, и все уладится. Он видел, что отец не понимает его, и хотел все объяснить ему.

— Ты был у Кармайклов?

— Да, я был там, и еще никогда в жизни я не был так унижен. Именно унижен — из-за тебя, из-за того, что ты совершил! Я вынужден был позволить Дики Кармайклу ткнуть меня носом в твое дерьмо!

— Ты о Тамсин? Я не бил ее. Она…

Он не хотел отвлекаться на это. Он думал о Кит, ему было необходимо помочь ей, но он не знал, как. Он боялся, что потеряет над собой контроль, ему нужно было все объяснить, а не прятаться от того, что действительно было важно. Он ощутил повязку на своей руке, тугую и плотную, и замотал головой, плотно закрыв глаза, чтобы вернуть себе способность думать. Джилберт закрыл дверцы серванта и пытался запереть их.

— Так, значит, к твоим прочим грехам теперь еще добавляются обман и наглая ложь?!

Когда Джилберт выпрямился после того, как закрыл на ключ дверцы серванта с напитками, Льюис наконец понял, для чего тот переставлял бутылки — отец прятал от него алкоголь. Но Льюис даже не думал о выпивке, все его мысли были только о Кит, он пытался быть услышанным, но не мог этого добиться, а Джилберт стоял лицом к нему и кричал, и старался пригнуть его, как поступал всегда, старался пригнуть его и сделать маленьким и не позволить ему ничего предпринять.

— Что у нас уже было? — продолжал кричать он, и голос его дрожал от нелепого гнева. — Драки — было, пьянство — было, была нездоровая форма самоуничижения, которую нормальные люди себе и представить-то не могут, а теперь еще ты…

— Я не бил ее!

Льюис пытался не дать своему сознанию сорваться с цепи, не дать своей ярости порвать эту цепь, но отец продолжал кричать на него.

— Если ты думаешь, что я позволю тебе вернуться в этот дом и разрушить мою жизнь своими…

Льюис молча двинулся на него, но в этот момент в комнату вошла Элис, и он увидел страх в глазах отца, но ничего не почувствовал при этом. Он поднял руку на своего отца. Он схватил его за воротник и лацкан пиджака возле шеи. Отец казался ему слабым, а собственная рука была большой и сильной, и он толкнул его вниз. В нем еще было достаточно самообладания, чтобы на этом остановиться, но зато он врезал ногой по дверцам серванта, и дерево под его ударом не выдержало. Его отец опустился на пол, легкие декоративные дверцы разлетелись на куски, а в нос ударила смесь запахов спиртного, вылившегося из разбитых бутылок, — сладковатый аромат алкоголя. Потом Льюис вышел, а Элис осталась стоять, прижавшись спиной к стене.

Воздух казался очень вязким, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы прокладывать себе дорогу через него. Он бежал по тропинке вдоль опушки леса в ее сад. Глаза заливал пот, умиротворяющий запах скошенной травы и застывшее великолепие здания были ненавистны ему. Он бежал вокруг ее дома и искал ее, выкрикивал ее имя и не обращал внимания на свой кулак, который он на ходу разбил о сверкающие стекла многостворчатых окон. Он звал ее, но ее нигде не было. Когда он высаживал окна, он не чувствовал, как вылетают свинцовые переплеты, он выкрикивал имя Кит и полагал, что она должна выйти к нему. Он остановился и еще раз прокричал ее имя этому дому со слепыми окнами. Из-за угла появился какой-то человек, это был не Дики, а другой мужчина, и Льюис услышал чьи-то вопли из дома и крик Дики, а затем он увидел Кит. Она смотрела вниз из окна у него над головой и не двигалась. Увидев ее, он отвлекся, и этот мужчина подошел к нему, ударил его плечом в грудь и сбил с ног. Он прижимал Льюиса к земле и старался повернуть его голову вбок своим коленом, навалившись ему на грудь. Льюис вывернулся и сильно ударил этого человека ногой в лицо; он сразу же забыл об этом и вскочил на ноги. Он увидел вышедшего из дома Дики, но не мог идти на него, потому что в руках у того был дробовик. Льюис увидел, что человек, которого он ударил, — это Престон, что он лежит на земле, закрывая окровавленное лицо руками. Визг в доме не прекращался. Льюис побежал к лесу. Когда он был уже среди деревьев, раздался выстрел, но не по нему, он просто должен был его напугать.

Лес был очень густым, все вокруг — темным и смазанным, будто под водой, а в воздухе стоял резкий запах дикого чеснока, крапивы и сочащегося из деревьев сока. Льюис шел не по тропинке, а прямо через заросли ежевики, вороша ногами опавшие листья, которые собирались здесь годами. Когда он углубился в лес настолько, что уже не понимал, куда идти дальше, он остановился и прислонился спиной к дереву, чтобы перевести дыхание.

Он закрыл глаза и очень четко увидел Кит. Его тело было чужим и легким, и он думал о Кит, о том, что любит ее и что теперь знает об этом.