Я озадачился. Три-метилфентанил – это «белый китаец», но я-то курил опий! Да где я вообще нахожусь, черт бы все побрал?!
По всей видимости, я все это произнес вслух, так как Обыкновенный начал обстоятельно отвечать на адресованные мною самому себе вопросы:
– В мой тамбур попадают только после «белого». Для любителей опия существует другой тамбур, он в шестнадцати парсеках[26]
отсюда.– А ваши коллеги, – начал я, – они такого же мнения?
– Кто? – удивился Обыкновенный. – Ах да, простите, я не сразу понял. Вы, наверное, видите четверых вместо одного?
– Еще как вижу, – кивнул я и перешел на доверительный шепот. – Вы из них самый нормальный, по-моему.
Обыкновенный озадаченно почесал правую кисть:
– Гм… может, и впрямь ошибка? На моей памяти такого еще не было. Обычно я всем являюсь в одинаре, так сказать. Так вы говорите, что курили опий? И кто же это вас так?..
– Что – так? – не понял я.
– Кто вас накуривал?
Я пожал плечами:
– Черт его знает. Какой-то кули. Я до этого ни разу не пробовал, а тут меня взяло любопытство. Вот я к вам и попал. Так вы мне расскажете о себе?
– Слышали о святом Петре? – спросил Обыкновенный.
– Это у которого ключи от рая?
– Да, – он отчего-то болезненно скривился. – Раньше на его месте был я, а после того, как проявился этот выскочка, меня понизили. Не буду подробно рассказывать о том, как я очутился в тамбуре, но поверьте – это грустная история.
– У меня тоже как-то не заладилось, – посетовал я. – Хотя простите меня. Вы-то о вечном, а я со своим, мелким лезу. Извините…
Те трое, существо которых так до конца и не прояснилось, отошли в угол и о чем-то оживленно переговаривались. Иногда кто-нибудь из них поворачивал голову в нашу сторону. Обыкновенный сделался очень грустным, на меня не глядел. Он словно устранился, ушел в тень. Тем временем Выпятивший Подбородок отделился от своих приятелей (или как их там), аккуратно обошел притихшего Обыкновенного и доверительным шепотом сказал:
– Вы уж уважьте, попросите его рассказать нашу историю. Вы же для нас в некотором роде редкость. Обычно когда к нам кто-нибудь попадает, то мы просто открываем шлюз, и все. Передозировка три-метилфентанила красноречию не способствует. Которые попадают, те все дохлые, а вы Алигьери. Погостите немного и вернетесь. Данте, когда здесь был, нас очень внимательно выслушал, все записал и пообещал вставить в свою комедию. – Подбородок сокрушенно вздохнул. – Так и не вставил. Конечно! Кто мы такие, чтобы про нас писать? Всего лишь тамбурные. А раньше-то, эх, – он с чувством махнул рукой. – Вы его попросите, пусть расскажет. Вас ни к чему не обяжет, а для вас же может быть польза.
– Да я-то не против, – ухватившись за «пользу», ответил я. – С удовольствием выслушаю!
В тот же миг все вокруг стало черным, а я оказался сидящим в среднем ряду какого-то не то театра, не то Дворца культуры, который при более внимательном рассмотрении, когда глаза немного привыкли к темноте, оказался римским Колизеем. Совершенно новым. С целыми трибунами и сценой. И я был единственным зрителем, а на сцене в пятне лунного света меж тем появился Обыкновенный. Он преобразился: одет был в свободные шаровары, легкие тапочки и сюртук и держал в руках какой-то смешной бумажный зонтик. Выйдя на середину сцены, он поклонился и сразу, без прелюдий, начал говорить. Его голос звучал красиво и мощно, отражаясь от стен Колизея и заполняя все огромное пространство этой великой чаши. Вот что я услышал.