Я, может, конечно, и староват, но вот фиг вам! – я люблю клубы и смею надеяться, что понимаю их. Поэтому я не сидел, не пил виски и не смолил сигареты. Я двигался среди танцующих девчонок, они ослепительно улыбались мне, я кивал им и чувствовал себя как рыба в воде. «Белый китаец» утонул в звуках музыки, его интерьер в свете лазерных лучей приобрел совершенно психоделический вид, в стенах оказались вмонтированы огромные экраны, которые транслировали нечто, понятное, видимо, только в определенном состоянии. И, судя по всему, некоторые именно в таком состоянии и находились. Где все эти люди успели «вмазаться»? Да прямо здесь, в клубе. Из грамма «китайца» можно сделать сорок тысяч доз, и вставляет он так, что чудовищно сильной подзарядки хватает на целую ночь. Расплатой становится полная невозможность уснуть после его употребления двое, а то и трое суток. Поэтому возникает мысль – а не вмазаться ли еще? Вот так и возникает привыкание, в случае с «китайцем» очень часто мгновенное. В клубе Феликса наркотик добавляли в кока-колу. За спиной бармена стоял отдельный холодильник с заряженной газировкой.
Я почувствовал, что кто-то дернул меня за рукав. Повернулся, увидел Феликса, тот жестом пригласил следовать за собой. Мы вышли в вестибюль, спустились вниз, прошли мимо туалетов и оказались в просторном помещении, представляющем собой кабинет в стиле Черчилля: неброская мебель, кожаные кресла, подставки для ног. Музыка сюда почти не долетала, и Феликс жестом показал на одно из кресел. Сам сел напротив.
– Здесь можно спокойно договорить.
– А где этот, как его? Илья?
– Он остался наверху.
Ответ исчерпывающий, добавить нечего. «Остался наверху». А то я не знаю.
– Чего ты хочешь, Паша?
– Я чего хочу? Да чего и все. Много денег. Микаэл мне мало платит, не ценит. Вот думаю, может, ты чего подбросишь? Не за так, разумеется. Я все сделаю, что попросишь. Мне деваться некуда, Феликс. На мели я, а в Англии у меня желания оставаться нету. Я из Москвы вырвался чудом – это результат судебной ошибки. Они сейчас там когти точат, только и заботы у них, как бы меня или домой вернуть, или прямо тут грохнуть.
Феликс бросил на меня делано скучающий взгляд и зевнул:
– Даже не знаю, в качестве кого ты можешь мне пригодиться. Видишь ли, я выше всего этого. Не стану издеваться над тобой, говорить о том, как ты там надо мной глумился, а теперь, без погон своих блядских, приполз и хочешь сделать мне минет.
Я хотел было броситься на него, уже привстал, но он сделал успокаивающий жест, мол, «не стоит».
– Не волнуйся так, я тебя проверял. Если бы ты после такого оставался спокоен, я бы решил, что у тебя камень за пазухой. А теперь вижу, что вроде все в порядке. Пока что у меня для тебя есть только одно дело.
– Я слушаю.
– Убей Микаэла.
Я посмотрел на него, точно на умалишенного. Постарался смягчить свой взгляд настолько, чтобы он производил впечатление вежливого непонимания.
– Во-первых, это крайне тяжело сделать. Во-вторых, а что лично мне это даст? Феликс, дорогой мой, уважаемый заморский беженец, ты и впрямь считаешь меня ползучей тварью, способной лишь на жалкий укус сзади? Думаешь, как одиночка я уже ничего не стою? Найми пару серьезных ребят. Уверен, их здесь ошивается достаточное количество, они все сделают грамотно. Пулю в лоб или в сердце, например.
– Да есть кое-кто, – он на мгновение отвел глаза, словно не хотел, чтобы я увидел в них что-то, чего мне видеть было никак нельзя. – Но меня не устраивает. Никакой насильственной смерти. Все должно выглядеть совершенно естественно. Подойдет несчастный случай вроде упавшего в бассейн магнитофона. Хотя и это, если подумать, выглядит подозрительно. В общем, – он улыбнулся, – придумай сам что-нибудь. А за хорошую, как сейчас принято говорить, креативную идею, успешно воплощенную в жизнь, получишь от меня долевич в Танзании. Тебе хватит за глаза. Будешь ходить на яхте к Гибралтару и ни черта не делать до нескорого конца дней своих. Я помню о своем обещании, и я его сдержу.
Мы проговорили еще с час. Я требовал более весомых гарантий, Феликс обещал. Вспоминали Москву – дело прошлое. Я рассказал лживую повесть о своем бегстве. Феликс внезапно поинтересовался, как я отношусь к наркотикам. Я заявил, что никак не отношусь. Стар я для наркотиков.
– Да я не об этом, – сказал Феликс. – Не хватало еще, чтобы я сидел рядом за одним столом с торчилой. Можешь в бизнес войти, я это имел в виду. А то вдруг у тебя моральные устои, я ж не знаю… А вообще, Паша, треп это все, пустозвонство. Иди, сделай дело, тогда станем серьезно говорить.