Изгои. Роман о беглых олигархах

Острая стеклянная полоска впилась ему в горло, и Микаэл не сразу понял, что мешает ему нормально дышать. У него еще был шанс, он мог покашлять, тогда стекло наверняка вылетело бы, но Микаэл сглотнул, после чего стеклянная полоска еще основательнее застряла в гортани. Он схватился за горло, надавил, и все его большое, грузное тело прошил заряд боли. Микаэл вдруг понял, что произошло. Он схватил бутылку, увидел выщербину на горлышке и почувствовал, как спину мгновенно покрыл холодный пот. Больше всего Микаэл боялся вот такой вот внезапной смерти. Учитывая характер его занятий, у него были веские причины опасаться за свою жизнь. Микаэл был уверен в своей охране, в том, что здесь, в культурной европейской стране, с ним ничего не может случиться. Он прогадал.

Автомобиль реанимации приехал за ним очень быстро. К тому времени Микаэла перенесли в кабинет, уложили на диван, и он чувствовал на губах соленую кровь. Свою кровь. Это вселяло в него настоящий ужас, его колотил озноб, артериальное давление зашкаливало, сердце молотило, как бешеное, не справляясь с количеством адреналина в крови. Врач, осмотревший его, лишь успокоительно улыбнулся: «Перестаньте волноваться, сэр. От этого не умирают. Вас ожидает легкая операция, ничего серьезного, прогноз благоприятен». В госпитале Святого Варфоломея его довольно неторопливо доставили в операционную. Рекомендация врача «Скорой помощи» оказалась пустой и страшной. Рентген показал, что тонкая стеклянная игла, вызвав обширное внутреннее кровотечение, попала в артерию и неумолимо продвигается к головному мозгу. Врачи боролись за жизнь Микаэла четыре с половиной часа. Они ничего не смогли сделать.

В больницу примчались прекрасные ингушки и в волнении заламывали руки. Им было отчего волноваться: дядя завещал каждой по миллиарду.

Хромой Микаэл умер на операционном столе, когда часы Большого Бена пробили три пополудни. С последним ударом его душа полетела к тамбуру, где ждали ее четверо бесов, похожих друг на друга как две капли воды. Трое гримасничали, один был деловит и немногословен. Он говорил еще тогда, когда рождался этот мир. Он устал говорить.

Улыбка чеширского кота

Ненавижу кладбища, что, в общем, объяснимо. Негоже это нормальному человеку – испытывать к такому месту что-то сродни симпатии. Хотя некоторых, говорят, тянет. Видимо, тех, кто совершенно не знает, что такое смерть. Никогда не видел ее, кроме как в кино. Или в больнице. Мне же пришлось хоронить множество разных людей, и всякий раз, вне зависимости от того, кто именно уходил в последний путь, это был хороший и достойный человек. Человек, который сделал в моей жизни какую-то особую отметку. Солдат я хоронил, сверхсрочников. Музыкантов. Писателей. Поэтов. Друзей и вообще людей близких. Но вот не сподобил меня Всевышний похоронить мою Олю. Мою, именно мою. Моя она, несмотря на то что она со мной сделала. Я, стоя сейчас возле ее надгробия на кладбище Вест-Норвуд, думал о том, что я так и не смог возненавидеть ее. Какие теперь счеты между нами, Оля?