Изгои. Роман о беглых олигархах

Отчасти они были правы. Ведь не бывает такого, что человек, говорящий на первый взгляд даже самую возмутительную и несусветную ерунду, неправ. Он прав по-своему, а в случае со сценариями Ванечка был прав абсолютно.

Оторванная от действительности творческая прослойка, ответственная за создание зрелищ, совершенно истощилась и свежими талантами не прирастала. Старые замшелые пни мешали расти молодым побегам, а те из побегов, которым разрешили вылезти, ни черта не знали о настоящей жизни и писали досадную ерунду и всякий вздор, воображая себя эстетами и звездами жанров. Однако ни теми ни другими они, разумеется, не были. Очередной фильм получался плоским и с треском проваливался под улюлюканье довольных критиков, которые давно уже отвыкли писать хорошо и привычно заливали потоками нечистот честолюбивые надежды создателей очередного шедевра. К чести критиков надо признаться, что в основном они оказывались правы, и та или иная отечественная киношка, в которой отсняли очередную жену спонсора, была никуда не годной и кроме смеха и рецензии «полный отстой» ничего не заслуживала. Фраза «нету сценариев» стала в режиссерской среде нарицательной, и Ванечка частенько вставлял ее в беседу.

Беседуя сейчас с двумя этими пьяными нуворишами, создатель чукотской хроники вдруг явственно увидел сюжет своей будущей великой картины. Тайное правительственное агентство, супружеское предательство, нестандартные персонажи, зрелищные перестрелки – все это было настолько увлекательным, так живо и красочно представлялось, что у Ванечки в самом прямом смысле закружилась голова. Он даже обхватил ее руками и прикрыл глаза.

Илья, увлеченно рассказывающий известную уже историю про ограбление в Филадельфии, истолковал Ванечкин жест по-своему и насупился:

– Что, совсем ужасно?

– Да что вы! – очнулся Ванечка, – просто я так лучше вижу, понимаете! Вы рассказывайте, рассказывайте дальше, прошу вас!

– Иван – творец, – влюбленно сказала романтического вида девушка, – он видит особенно, не так, как мы с вами, простые смертные. Вы говорите, а он уже представляет себе, как это будет выглядеть в кадре!

Илья, довольный, улыбался. Ожидая одобрения, смотрел на Феликса, тот кивал и поддакивал, вставлял по ходу рассказа свои дополнения, о которых его, признаться, никто не просил, и в голове Любителя Сигар пронырливой юлой вертелась чья-то меткая фраза: «Неудачи бывают двух видов: собственные неудачи и удачи остальных». Феликс почувствовал что-то вроде творческой ревности, а так как человеком он был вполне определенного склада, то позволил этому нехорошему чувству укорениться где-то в закромах своей непростой и не очень-то светлой души.

– А больше мне вам рассказать нечего, – между тем сообщил Ванечке Илья, – я пока что придумал только до этого момента.

– Это грандиозно, – Ванечка, обрадованный, что головокружение пропало, выскочил из-за стола и принялся прыгать возле Ильи, умудряясь трясти его за руку. Со стороны казалось, что человека бьет электрическим током. – Я готов за это взяться, а концовка не важна. Вернее – она важна, само собой, но не сейчас. Ведь вы ее придумаете, не так ли?!

– Разумеется, придумает, – встрял в разговор Феликс, – мы с ним вместе придумаем.

Довольный Илья великодушно кивнул.

* * *

Из ресторана, уговорившись встретиться завтра в «Бентли…с», каждый отправился по своим делам и надобностям: Феликс вместо русского театра уехал в аэропорт – из Лондона он вылетел в свое шотландское поместье под Инвернессом, Илья направился именно в тот самый театр, а творческая группа в состоянии сильного эмоционального возбуждения растворилась где-то в бесчисленных заведениях Сохо. Здесь, в ночном клубе, один из компании Ванечки встретил своего приятеля – молодого англичанина, с которым познакомился при бог знает каких обстоятельствах лет пять назад. Молодой человек был в клубе со своей компанией, все отрывались по полной, пили, танцевали и даже жестоко высмеяли какую-то оказавшуюся русской богачкой тетку, о существовании которой, впрочем, позабыли почти сразу. Лишь Ванечка потом все искал глазами, хотел запомнить типаж, но так ее и не увидел. Видимо, тетка сильно расстроилась, не ожидая такого приема, и почла за лучшее незаметно испариться. «Ну и черт с ней, с теткой», – решил Ванечка.

Отряд Феликса

Откуда в русском – а под словом «русское» надобно подразумевать «российское», – так вот: откуда в русском столько западничества? В чем его корни? Почему не гордятся россияне домостроем и прочими культурно-бытовыми явлениями, почившими в бозе и лишь местами появляющимися кое-где, да и то в виде уродливого перформанса с ожиданием конца света в пещерах на границе Европы и Азии? В русском западничестве корни не те, что в славянофильстве. В западничестве они более глубокие, и, помимо приглашения варягов на царство, первым его проявлением вполне можно считать поклонение московских бояр эмиссару польского короля – тушинскому воришке, выдававшему себя за убиенного сына Ивана Грозного.