Изгои. Роман о беглых олигархах

В России всегда так: повесит «кто надо» часы на правую руку – глядь, и у всех приближенных они на правой руке, поселится «кто надо» на узком однополосном загородном проселке – и все ринутся селиться там же. Не современники придумали подражание: еще немецкая блудница завела моду читать заграничных философов, и все подхватили ее почин. Не Петр с его внешней атрибутикой гладко выбритых щек и курения табака, а Екатерина Вторая, глупая и вздорная баба, привела на Русь философию западничества, заразила страну модной болезнью размышления, и зачумленное западничеством общество разделилось в ничтожно малое время на два речных рукава – речку Дворянку и речку Разночинку. Обитатели первой реки начали чистить ногти, перестали справлять обе нужды в горшок под лестницей, завели фаянсовые ватерклозеты и полюбили английский газон. Именно в газоне, ровном и однообразном, отражалось тогда, да и сейчас отражается стремление русских в Европу. Те же, кто был равнодушен к устройству газонов и вообще презирал всякую частную собственность ввиду отсутствия средств для ее обретения, начали бороться с Богом, заменив Библию «Капиталом» Маркса. После известных событий, когда обмелевшая было речка Дворянка вновь стала прибывать, пусть и не прежней чистой, а довольно мутноватой водицей, на Разночинке поставили шлюзы, Маркса объявили вредным злым сумасшедшим стариком, а вдоль воды теперь модно строить большие коттеджи, превращая участки вокруг них в пресловутый ровный английский газон. Когда время от времени перед тем или иным обитателем большого коттеджа встает простая дилемма – или переселиться в тюрьму, или переселиться в Англию, – он, само собой, выбирает Англию, если только успевает перебраться через контрольно-следовую полосу государственной границы. Здесь, на родине газонов, он порой начинает размышлять, понимает, что не в газонах счастье, мечтает о возвращении, но путь назад ему заказан. И лишь Родина, его злая Родина помнит о нем и никак не может смириться с тем, что он унес с собой частицу ее, переведенную в активы предприятий, акции и доверительные фонды.

* * *

Феликс проснулся, когда на табло цифрового будильника было два часа сорок семь минут ночи. Нет, его не мучили кошмары, не кололо сердце, не мучил вздутием живот. Просто он открыл глаза и понял, что не хочет больше спать. Зевнув, скорее отдавая дань традиции, нежели из-за физиологической потребности, он надел китайский, расшитый драконами халат, сунул ноги в уютные мягкие туфли и направился в библиотеку. Здесь, в полусумерках, при свете одного лишь светового карниза, у стола с разбросанными в диком беспорядке дорогими безделушками сидели три человека. Фантастической красоты женщина с полными сочными губами и великолепной грудью, едва прикрытой топом с глубоким декольте, и двое молодых людей-близнецов, похожих друг на друга, словно оттиск на банкноте. Близнецы развлекали себя тем, что пили виски, разбавленный ключевой водой, и перекидывались в карты, а дама пила шампанское и при этом небогатом освещении ухитрялась лениво смотреть в какую-то книгу.

При виде этой троицы лицо Феликса исказила гримаса недовольства. Впрочем, он тут же взял себя в руки: делано зевнул, улыбнулся:

– Что, друзья мои, не спится?

Один из близнецов отвлекся от карт и поглядел на Феликса, но ничего не сказал и вновь вернулся к игре. Дама отложила книгу, поднялась из кресла. При этом обнаружилось, что кроме расшитого блестящими камешками топа, бриллианта в пупке и золоченых туфелек на даме ничего не было.

– Напрасно ты ходишь без трусиков, дорогая, – сказал Феликс, – это негигиенично.

– Мы пытаемся развлекаться, – дама говорила красивым глубоким голосом. – Двойняшки играют в карты, когда кто-нибудь проигрывает, я раздеваюсь и кидаю одежду под стол.

Феликс хмыкнул:

– Нашли занятие.

– А чем еще заниматься? Поселил нас тут, словно в тюрьме, – дама подошла к нему вплотную и обвила руками шею. – Может, хоть трахнешь меня, или тебя перестали интересовать женщины?

Феликс аккуратно снял ее руки со своей шеи и легко оттолкнул от себя. Дама упала в кресло и зашлась в приступе истерического смеха.

– Ха-ха-ха, я тебе уже не нравлюсь?! Подкладываешь меня под всех этих слизней, а сам даже дотронуться брезгуешь?! Сволочь ты! Я шлюха, грязная шлюха, но моя грязь чище всего твоего лоска. У тебя под ногтями грязи больше, чем на всем моем продажном теле! Да у тебя под ногтями и не грязь вовсе, – женщина перешла на визг, – это кровь чужая запеклась!

Феликс стоял молча, скрестив руки на груди, и хладнокровно слушал. Вопреки его ожиданиям конца шторму не предвиделось, и тогда он сказал одному из близнецов:

– Даша, закрой ей рот, меня сейчас стошнит.

– Я не Даша, – неожиданно мужским голосом отозвался близнец, – я Сергей. Когда ты перестанешь нас путать?

– Никогда! – вновь вступила красотка. – Мы для него скот! Для него все скот, все! Он себя считает пупом земли.