Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность

Заполнив город, крестоносцы попадают на архиепископское подворье, в резиденцию городской власти и высшей местной церковной власти, то есть в политический и сакральный центр города. Архиепископ Майнца (в те годы – Рутхард) был к тому же одним из самых влиятельных князей империи (с XIII века он неизменно участвовал в выборах императора и являлся архиканцлером) и примасом Германии, то есть главой германской церкви и представителем папы к северу от Альп, так что можно сказать, что крестоносцы проникли в церковное сердце Германии. Погром продолжается во дворе, затем во внутренних помещениях и, наконец, в некоем отдельном, наиболее укрепленном помещении этой резиденции. Вторгаясь и продолжая погром во дворце архиепископа, где не могло не быть своей церкви или часовни, крестоносцы профанируют собственное сакральное пространство и нарушают феодальное право и право каноническое, помимо неприкосновенности духовных лиц блюдущее неприкосновенность церкви и прилегающей к ней территории (от 30 до 60 шагов) как места убежища. Впрочем, нельзя сказать, подразумевал ли этот упрек еврейский хронист.

В такой последовательности можно увидеть обыкновенную логику осады: защитники постепенно отступают и сдают осаждающим ворота, стены, посад, крепость и самую неприступную башню крепости. Но примечательно, что пространственная иерархия здесь сопровождается иерархией еврейского благочестия. В городе евреи пытаются бороться с крестоносцами, пусть безуспешно. На епископском подворье они как продолжают борьбу, так и демонстрируют пассивное мученичество, позволяя врагам убивать себя. В покоях они уже переходят к активному мученичеству, убивая членов своих семей и самих себя. В последнем, наиболее укрепленном помещении они продолжают сопротивление и активное мученичество, а женщины дополнительно провоцируют врагов на нанесение им телесных повреждений, необязательно с летальным исходом. Если пассивное мученичество оценивалось выше, чем сопротивление, а активное – выше, чем пассивное (несмотря на его сомнительную легитимность, о чем шла речь раньше), то вершиной нашей гипотетической иерархии оказывается даже не мученическая смерть, а переживание физических мучений. Это, возможно, указывает на христианские эталоны еврейского самопожертвования: отстаивая свою веру, они в то же время стремились превзойти в страданиях христиан, подражавших страстям Христовым.

За рассказом о первом натиске врагов и коллективном мученичестве в резиденции архиепископа следуют описания индивидуального мученичества в других местах: в частных домах, дворах, на улицах и т. д. Здесь оппозиция центрального и периферийного пространства коррелирует с оппозициями коллективного и индивидуального, публичного и приватного, причем композиционный приоритет отдается коллективу, что, возможно, соответствует истинной хронологии событий, а возможно, отражает ашкеназские ценности: в отличие от сефардов германские евреи ставили общину выше индивида.

Уже убитые евреи подвергаются надругательствам, понижающим статус окружающего пространства: «Враг раздел их донага, протащил дальше и бросил. […] Они все были погребены обнаженными». «Толпа выкинула их [тела] из окон на улицу». «Необрезанные раздели их трупы и убрали их из комнат. Они выкидывали их, обнаженных, из окон на землю, создавая кучу на куче». «Они завязали веревку у него на шее и проволокли его через весь город по грязным улицам к дому идолопоклонства [т. е. собору]». «Низость» уличного пространства может еще усугубляться его буквальной нечистотой, а также направлением движения к христианской церкви, которая, в глазах еврейского автора, является апогеем профанного пространства.

В одном эпизоде, присутствующем как у Шломо бар Шимшона, так и у Майнцского анонима, евреи, выброшенные из окон на землю, «еще имеют в себе дуновение жизни» и просят пить. Но христиане готовы дать им воды только при условии крещения: «Если вы готовы оскверниться, мы дадим вам испить воды и вы будете спасены». Но умирающие не идут на компромиссы: «жертвы качали головой в знак отказа». Этот эпизод представляется еще одним примером сопоставления еврейского мученичества не только с потенциальными страданиями крестоносцев, но и со страданиями самого Христа: евреи просят пить, как Иисус на кресте, и им предлагают креститься, что по своей неприемлемости идентично уксусу, или вину с желчью, предложенному Христу солдатами (Мф 27:48; Мк 15:36; Лк 23:36; Иоан 19:28–30).