Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность

Еще несколько сюжетов о еврейских преступлениях против человечности предоставляет нам ранневизантийская литература: уже упоминавшийся выше exemplum про отца, посадившего собственного сына в печь, легенда о евреях-людоедах в Синопе, откусивших палец апостолу Андрею, рассказ из «Церковной истории» Сократа Схоластика о пуримском насилии в Инместаре. Но даже при определенном сходстве этих историй с западноевропейскими наветами трудно доказать влияние первых на вторые, поскольку неизвестно, были ли авторы наветов знакомы с византийскими сюжетами. Кроме того, если Демокрит, Апион и Сократ Схоластик и были источниками для автора «Жития Уильяма Нориджского», это еще не объясняет, почему страшное обвинение возродилось именно в XII веке.

Этиологический вопрос заодно с хронологическим пытаются решить различные теории средневекового антисемитизма. Одна из них, теория «преследующего общества» Роберта Мура, используя модель, предложенную французским социологом Эмилем Дюркгеймом, объясняет зарождение европейской нетерпимости следующим образом: в XI–XII веках католическая церковь намеренно создавала образ Чужого и Врага, выделяла девиантные группы, дабы объединить против них христианское общество и тем самым сплотить его под собственным руководством. В Чужие естественным образом попадали разнообразные меньшинства: еретики, прокаженные, гомосексуалы, евреи. Причем последние не только интересовали церковь как предмет пропагандистских манипуляций, но и волновали клириков как потенциальные конкуренты – образованные, сплоченные, полностью лояльные – за места чиновников при королевских дворах.

Этнологическая теория антисемитизма видит в XII веке начало формирования наций, а заодно и этноцентризма и вражды к другим нациям, что, однако, не объясняет активизацию именно юдофобии вместо любой другой межнациональной розни. Прочие теории: психоаналитическая (иудео-христианские отношения как эдипов комплекс, где христиане – сын, желающий уничтожить своего отца в лице евреев), проективная (христиане переносили свою вину за символический каннибализм евхаристии на евреев), антропологическая (конфликта на поражение не было, было сосуществование, диалектика терпимости и нетерпимости, гармонии и насилия, согласно африканской пословице: «Они наши враги – мы на них женимся»), кастовая (евреи как каста неприкасаемых в европейском социуме), – тоже не могут удовлетворительно объяснить ни дату усугубления антиеврейских настроений в средневековой Европе, ни их конкретно-историческую специфику, ни собственно происхождение кровавого навета.

Недостатки существующих гипотез, а также отход новейшей еврейской историографии от «слезливости» и виктимности в сторону «нормализации», за который ратовал крупнейший еврейский историк ХХ столетия Сало Барон, привели к выдвижению в последние два десятилетия новых концепций ритуального навета. Основаны они на изучении еврейских реакций на христианскую агрессию и даже исходной еврейской агрессии по отношению к христианам, приходящейся на Песах, Пурим или иные значимые даты. Иными словами, многие ученые отказываются видеть в средневековых евреях исключительно пассивных жертв, не оказывающих никакого влияния на ход истории, в том числе и на поведение христианского общества и власти в их адрес, и обнаруживают в иудейских религиозных практиках признаки их собственного отношения к христианам, способные спровоцировать, например, наветы. Согласно некоторым реконструкциям, цепочка элементов символической и физической агрессии получается длинной и уходит в глубь веков.

Сесил Рот был одним из первых, кто увидел в пуримских обрядах и проклятиях триггер к возникновению кровавого навета, и далее эта гипотеза долго дебатировалась в работах по средневековой юдофобии. Комплексное же исследование еврейской – ашкеназской – литургики и ритуальной практики на предмет наличия в них антихристианской агрессии и поводов к эскалации отношений в реальной жизни появилось спустя шестьдесят лет. Израильский историк Исраэль Яаков Юваль в 1993 году напечатал статью «Месть и проклятие, кровь и клевета: от мученичества к кровавым наветам», а в 2000 году за статьей последовала книга «“Два народа в чреве твоем”: представления евреев и христиан друг о друге». Во введении Юваль пишет, что наше поколение – первое, живущее в «постполемическую эпоху», а потому может позволить себе писать историю, не заботясь о том, чтобы доказывать «уникальность» и «подлинность» иудаизма или христианства.