Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность

Был ли Юваль прав в своей оценке эпохи и свободомыслия читателей? Еврейская публика оказалась не готова к обнаружению такого количества текстуальных и ритуальных антихристианских выпадов в средневековом иудаизме. Юваль нашел анафематствование неевреев и призывы к суровой расправе над ними в конце времен во многих ашкеназских литургических текстах, читавшихся на Песах, Йом-Кипур, 9 ава. Авторы литургических плачей, пиютов, видели своей задачей живописать страдания евреев от рук неевреев и тем самым пробудить гнев Божий в адрес последних. Кара гонителям – непременный атрибут мессианских времен в ашкеназских фантазиях. Эту кару представляли по модели казней египетских, только масштабнее: вместо 10 казней – 50 казней на суше и 250 казней на море. Фантазировали и о том, как мессия одновременно спасет евреев и погубит их врагов: явится гигантский мессианский осел, чтобы отвезти всех евреев в Землю обетованную, евреи заберутся на него, вслед за ними полезут и неевреи, но свободным останется лишь ослиный хвост, на который они и усядутся, а войдя в море, чтобы следовать в Палестину, осел опустит хвост в воду – и все неевреи утонут. Эти мстительные обычаи и тексты, утверждает Юваль, преимущественно раннего, еще палестинского происхождения. Изначально они были реакцией на византийские гонения на евреев. Ашкеназы развили тему мести, погромы 1096 года и последующих веков, разумеется, только усугубили враждебность к неевреям. Кровь еврейских жертв считалась фактором, способным ускорить приход мессии и возмездие гонителям: «Отец наш, царь наш, – молились ашкеназы, – отомсти на наших глазах за пролитую кровь твоих рабов». Постепенно, преимущественно через выкрестов, сведения об этих мстительных фантазиях доходили до христиан, некоторые пиюты, анафематствующие неевреев, оказались переведены на латынь. Разумеется, это могло вызвать только гнев и страх, новый виток ответной враждебности, одним из элементов которой стал кровавый навет.

Применительно к пуримским практикам Юваль утверждает, что обвинения евреев в осквернении христианских символов «не надо понимать как исключительно вымышленные», и проводит линию от пуримской ритуальной агрессии – сожжения чучела Амана – до воображаемого ритуального убийства через воображаемую черную магию – в ней евреев тоже обвиняли. Бытовало несколько наветов наподобие истории про епископа Трирского из антологии «Деяния треверов»: тот грозил евреям города крещением или изгнанием накануне Пасхи, они изготовили его восковую фигурку и подкупили священника, чтобы тот ее окрестил, а в день, когда епископ собирался крестить евреев, они сожгли эту фигурку – и епископ заболел и умер.

Изучая реакции средневековых евреев на разнообразные обвинения, Юваль отмечает их удивительную слабовыраженность – и не только в реальности, где у евреев не было возможностей для эффективной защиты или мести, но и в текстах. Он находит три внятных ответа на наветы и гонения: мистический – легенды о големе, призванном «защитить евреев от всех зол и горестей, претерпеваемых ими от рук врагов»; силовой – предание о вормсских парнасах, лидерах общины, заколовших членов городского совета в ответ на обвинение в отравлении колодцев; и вербально-рациональный – логические опровержения навета, встречающиеся у еврейских авторов начиная с испанского ученого Исаака Абраванеля.

Но Абраванель жил в XV – начале XVI века, а вормсское предание и легенды о големе появились и того позже – таким образом, эти ответы отражают уже менталитет евреев раннего Нового времени. А их предки были склонны не столько к опровержению наветов, сколько к их отражению: вы измышляете клевету и проливаете нашу кровь, значит, вы – убийцы, а мы – жертвы. Модель «зеркала», отражающего те или иные топосы, универсальна для любых отношений Свой – Чужой, особенно – для иудео-христианских, где большинство топосов – общие. Говоря об «отражении» кровавого навета, вспомним, что у евреев был свой культ невинно убиенных младенцев мужского пола – жертв демографического террора в египетском рабстве. Этот культ особенно заметен в позднесредневековых ашкеназских агадах, молитвенниках на праздник Песах, и исследователи резонно видят в нем реакцию на христианский кровавый навет. Одно из ритуальных блюд на пасхальном столе – харосет, кашеобразную смесь измельченных яблок, орехов и вина, – современная агада предписывает вкушать в память о глине, из которой евреи в египетском рабстве изготавливали кирпичи, а средневековая агада – в память о крови убитых в том же рабстве еврейских младенцев. Эта же тема развивается и в агадических иллюстрациях: злобные египтяне топят младенцев в Ниле, а чаще – зарезают их, а кровь сливают в корыто, где фараон принимает ванну. Всем известно, что древние египтяне были видными косметологами.