Изгои Вечного города. Первые христиане в Древнем Риме

В глубокой древности в тех обществах Востока, где изменения происходили медленно, где социальное положение человека было определено со дня рождения, а его действия, помимо личной воли, диктовались системой связей с другими людьми — родственниками, членами общины, государственными служащими, человек полагался на извечную заданность миропорядка, на традиции, в том числе и в культе богов, унаследованные от предков, которые он редко осмеливался нарушить. В одном из текстов Шумера (древней страны на юге Двуречья — Тигра и Евфрата), содержащих увещевания отца своему сыну, сказано: «Сын мой, взгляни на предшествующие поколения, спроси у них совета», а в древнеегипетской сказке «Два брата» как нечто само собой разумеющееся говорится, что младший брат каждый день действовал «по заведенному» порядку[11]. В меньшей степени это относится к полисам Древней Греции, но и там вплоть до IV в. до н. э. роль традиции, особенно в отношении обрядов, была достаточно велика. Но когда после завоеваний Александра Македонского, а затем включения всего Средиземноморья в Римскую державу традиционные связи нарушались, судьбы людей зависели от произвола полководцев и правителей, когда ни молитвы, ни жертвоприношения древним божествам не помогали, человек стал ощущать себя обособленным, потерянным в непонятном ему и во многом враждебном мире. Главными становятся для него вопросы о смысле жизни, о способах спасения и избавления от страданий.

Многие философские школы того времени пытались найти ответы на эти вопросы. Одни философы утверждали, что человек свободен в выборе жизненного пути и что этот выбор должен состоять в отказе от активной деятельности (так учили последователи философа Эпикура); другие (к ним принадлежала школа стоиков) провозглашали, что все в жизни человека предопределено судьбой, поэтому не нужно стремиться к материальным благам, а добросовестно, в соответствии с велениями разума, выполнять то, что человек считает нравственным и справедливым (к этой школе принадлежал знаменитый римский философ Сенека). Были и бродячие философы — киники, которые проповедовали жизнь сообразно природе, отказ от имущества, выступали против государства. Но философия была уделом образованной верхушки общества и не могла предложить путь к спасению, который был бы понят массами и обнадеживал бы их.

Характерной особенностью религиозных верований в первые века до нашей эры было падение в городах Греции, Малой Азии, Италии авторитета древних греческих и римских богов. Этим богам — греческим Зевсу, Афине, Аполлону, римским Юпитеру, Юноне и другим — продолжали приносить жертвы, в их честь устраивались общественные праздники, но рядовые жители империи относились к этим внешним проявлениям благочестия как к традиции. Согласно древним греческим мифам, заимствованным и римлянами, боги были мстительны, жестоки, ревнивы к достижениям людей; так, богиня Афина превратила в паука искусную ткачиху Арахну, осмелившуюся соперничать с ней в искусстве ткачества; Аполлон и Артемида убили всех ни в чем неповинных детей Ниобы за то, что их мать похвалялась своим многочисленным потомством. Эти архаические мифы, некогда вызывавшие страх перед богами и желание их задобрить, уже не соответствовали религиозным чувствам населения империи. В первые века нашей эры в Малой Азии, Сирии, Финикии, Египте, где после завоеваний Александра Македонского распространялась античная культура, здания украшались мозаиками и рельефами с изображением греческих богов и сцен из мифов, но свои молитвы жители этих стран — как показывают многочисленные посвятительные надписи — обращали к другим богам. Греческая мифология не имела для них религиозного смысла. Как писал английский историк В. Тарн: «Много причин содействовало решению судьбы олимпийцев. Они принадлежали городу-государству и падали вместе с ним: философия убила их в глазах образованных, а индивидуализм — в глазах простых людей»[12]. Люди стремились найти других божественных покровителей. Но какими должны быть боги-покровители не племени, не страны — а всего мира людей и в то же время каждого конкретного человека? В первых надписях, славивших Августа, эта потребность во всеобщем покровителе была ярко выражена: рождение императора провозглашалось началом евангелий; культ Августа олицетворял для его первых почитателей единство космоса и ойкумены.

Его преемники делали попытки ввести наряду с императорским культом культ римского Сената: Тацит (Анналы, IV, 37) упоминает речь Тиберия, который дал разрешение городам провинции Азии учредить свой культ совместно с культом Сената, хотя города просили об основании культа его и его матери Ливии, также обожествленной. Однако эти попытки особого успеха не имели; население провинций не хотело поклоняться органам управления Рима[13].