Изгои Вечного города. Первые христиане в Древнем Риме

Мы мало знаем о внутренней жизни христианских общин на территории империи середины первого века. Сам термин «община» условен — христиане называли свои объединения экклесиями (на русский язык это слово применительно к христианам переводится как церковь). Религиозные объединения язычников назывались иначе — союзы, фиасы, коллегии и т. п. Христиане противопоставляли свои собрания союзам язычников, участие в которых определялось уставами: христианам не нужны были уставы, созданные людьми — в своей жизни они следовали учению Иисуса. В отличие от Иерусалимской общины, у христиан вне Палестины не было не только общности имущества, но и распределительного равенства. Те, у кого были средства, не распродавали свое имущество, но оказывали помощь братьям по вере. Уже упоминавшаяся христианка Лидия имела свой дом, куда пригласила Павла и его спутников; имели дом в Эфесе Акила и Прискилла. В Первом послании к коринфянам, Павел, упрекая христиан в невоздержанности во время общих трапез, писал: «Разве у вас нет домов, чтобы есть и пить?». Общинные трапезы были, по-видимому, главной составной частью собраний христиан, как и у других древних религиозных объединений, в том числе и мистериальных, где совместное поедание пищи (главным образом жертвенных животных) и питье вина носили сакральный смысл единения участников собрания. Но мистериальные обряды имели вневременной характер. Христиане же, жившие в окружении языческих обычаев, наполнили общую трапезу новым смыслом, превратив ее в обряд евхаристии (благодарения — слово, также существовавшее в языческом лексиконе) — преломлении хлеба и вина, так же как они наполнили новым смыслом понятия евангелие и экклесия.

Восстановить верования разнородной массы первых христиан на территории империи, существовавшие до создания основного корпуса писаний, и без учета их хронологии довольно сложно, поскольку мы имеем дело с ограниченным количеством источников. Можно говорить об идеях Павла (но насколько широко они были приняты в середине I в.?), в известной мере — об идеях Страшного суда в Апокалипсисе, хотя произведение это, созданное в конце I в., отражает умонастроения христиан уже после поражения Иудейского восстания. Общей для всех групп христиан была вера в воскресение Христа, в его искупительную жертву (как сказано в проповеди Петра в Деяниях апостолов: «всякий верующий в Него получит прощение грехов именем Его» (Деян. 10: 43). Хотя в этой проповеди еще нет рассказа о непорочном зачатии и рождении Иисуса как Сына Божия, такие верования, по всей вероятности, уже появлялись в отдельных группах. Павел не отрицал человеческой природы Иисуса, но для него главным была его извечная божественная сущность. Он — образ «Бога невидимого», олицетворение «Славы Божией» (2 Кор. 4: 4, 6). Характерным было также страстное ожидание Страшного суда, к которому христиане должны были готовиться, «чтобы… быть неповинными в день Господа нашего Иисуса Христа» (1 Кор. 1: 8). Второе пришествие, как и в проповеди Иисуса, должно установить Царство Божие, в котором воскреснут мертвые. По-видимому, это учение о воскресении мертвых (оно стало актуальным, когда часть первых христиан уже умерла) вызывало много вопросов (недаром афиняне, слушая проповедь Павла, высмеяли именно это положение). Павел отвечает, что воскресение произойдет в ином «нетленном» теле (I Кор. 15: 54). В Царстве Божием будет править Сын властью, врученной Ему Отцом, «доколе низложит всех врагов под ноги Свои. Последний же враг истребится — смерть… Когда все покорит Ему, тогда и сам Сын покорится Покорившему все Ему, да будет Бог все во всем» (там же, 15: 24–28). Таким образом, у Павла еще нет догмата о Святой Троице, ибо Сын, в его представлении, в конце концов покорится Богу. Такая позиция вполне понятна, Павел продолжал быть связан с иудейским монотеизмом.