Изголовье из травы

Один лишь раз у Лёни закралось подозрение, когда он увидел, как на сосне сидел мужик и пропалывал на ветке иголки. А его напарник, сверяясь со схемой (видимо это и было руководство древних мастеров), подстригал веточки, замазывая «раны» на стволе каким-то специальным садовым варом, дымчато-золотистым. Притом он умышленно не трогал непомерно разросшуюся сосновую ветвь, со всех сторон подпертую столбиками.

– Э-э, да у них это все не само так растет, – высказал Лёня вполне революционную для нас догадку, хотя она и во мне уже тихо шевельнулась.

Только такой профан, как я, мог подумать, что форма пруда в виде иероглифа «син» («сердце») и расположение камней в воде случайны. А между тем, загадочным для меня образом устанавливая валуны в озере, мастер сада учел даже то, как они окаймят отражение в воде Серебряного павильона!

Если в саду возле дома растет дерево с широкими листьями, например, банан, – и это неспроста, а специально, чтобы «слушать музыку капель» во время дождя.

Если посажены ивы – значит мастер сада любил пенье цикад. И ему было хорошо известно о тайной взаимосвязи ивы и цикады.

Оказывается, сотни, а то и тысячи садовников веками, из поколения в поколение, поддерживают японские сады в том виде, в каком их создали древние мастера. И таким образом заботливо сохранилось бесценное мироощущение просветленного человека: растворенность в природе, благодарность, восхищение, стремление постичь природу, как истину и тайну бытия.

Художник творил сад, словно живописную картину. Вместо бумаги была у него засыпанная галькой площадка или озерная гладь, вместо размывов туши – камни, мхи, пагоды, листва деревьев… Естественно, он никуда не торопился и был далек от мирской суеты. Поэтому зорко видел, до чего хорош лист папоротника на фоне густой и мягкой зелени мха, оттененный светлыми камнями дорожки.

Как Господь Бог, свободно и раскованно, включал он в свою «живописную картину» далекие силуэты гор и лесов, грозовые тучи, падающий снег, сумерки, звездное небо, закатное или восходящее солнце. Все на палитру! Все краски природы! Лишь только изогнутое могучее дерево на переднем плане и легкий абрис горы вдали выдавали взгляд и руку каллиграфа.

Говорят, однажды мастер чая Сэн-но-Рикю снова и снова заставлял своего сына убирать чайный сад.

Наконец тот воскликнул:

– Хватит! Нечего тут больше делать! Ступени я вымыл три раза, каменные башенки и деревья спрыснул водой, мох сверкает свежей зеленью, на земле не осталось ни одной веточки, ни листочка!

– Ну-ну, – мирно отозвался мастер, – разве так подметают дорожку?

С этими словами Сэн-но-Рикю спустился в сад, тряхнул дерево и рассыпал по саду золотые и алые листья.

Кстати, мы в Токио с Лёней каждый вечер возвращались домой по тихой улочке, там пышный куст белых роз отцветал – осыпал лепестки. Асфальт вокруг подметен, вымыт, вычищен, ни соринки, ни пылинки, но белые увядающие лепестки на асфальте всегда оставались нетронутыми.

Лёня говорит:

– Давай над японцами подшутим – уберем лепестки? Они все вечером сидят в ванне – никто у подъезда на лавочке не поет, на гитаре не играет… Мы – раз, раз – незаметно! Они проснутся – нет лепестков! Вот будет паника!

Камень и несколько веток бамбука в Японии – уже сад. Бывает крошечный сад, будто поднятый с земли и уложенный на тарелку. Или сад всего-навсего из одного камня – как «Суэ-но-Мацуяма» в монастыре Нисихонгандзи.

В Японии камень – это индийская священная корова. Душа японца волнуется при виде камня, тут все важно: цвет, форма, мощь, многообразие камней – морщинистых и дырчатых, ноздреватых и волнистых, пористых, плотных, массивных и легко «проницаемых».

Камням дают имена, подозревают, что у камней человеческие характеры, называют «благородными», «безумными», «сдержанными»… С ними связаны мифы не менее ошеломляющие, чем божественное происхождение японского императора.

Специально для садов разыскивали причудливые камни по всей Японии. Особенно ценились огромные «куриные боги» с отверстиями от выветривания. Их даже привозили морем из Китая. Потому что лучшими в тех краях считались знаменитые «тай ху ши» – камни из озера Тай в Южном Китае, которые на десять лет опускали в воду для шлифовки.

В смутные времена феодальных междоусобиц садовые камни отвоевывали друг у друга, тайно похищали и водружали в иных садах. Это были военные трофеи.

Камни называли «чистейшей семенной энергией Неба и Земли» и считали самыми верными друзьями возвышенных мужей. Ими любовались, к ним прикладывали руки, прислушивались, обнимали… Такое благоговейное отношение к камню, как я поняла, здесь отчасти связано с фаллическим культом.

Мы были потрясены, когда в книжном магазине в Токио увидели роскошное издание альбома фотографа Йоши Судзуки (однажды он приезжал в Москву, и Лёня показывал ему диковинные московские музеи, водил в «анатомический театр» в Первый Медицинский институт имени Пирогова, в Музей вооруженных сил…).