Ижорский гамбит

Перед тем, как войти в дом, Лауха показала нам свою голую спину, на которой калёным железом был выжжен крест. Вот так крестоносцы крестили Водь. Снорри тогда ничего не сказал, только кивнул головой и теперь спокойно смотрел за древним языческим обрядом. По старому поверью, душа умершего должна рассказать предкам о своих славных делах на земле, но с набитым ртом землёй не сможет произнести ни слова. Таким образом, предки решат, что умерший был никчёмен, и отправят его душу прислуживать в качестве раба. Просто и со вкусом, и не думаю, что кто-то из нас был бы против, особенно, мать девушки. Она находилась рядом, поглаживала вынутый из схрона амулет и улыбалась. Я показал на мертвеца, сотворил пальцами крестик, провёл ладонью по горлу и изобразил с помощью указательного и безымянного пальцев ходьбу, мол, надо идти к остальным. Старушка кивнула, подошла к дочери, что-то сказала ей на ухо, потрогала нас за носы и поклонилась. Благословление было получено. Лауха повела к соседним избам, и следующим домом был как раз тот, где осквернял землю своим присутствием монах из Бжезинска.

Монах почти пристроился к ребёнку, но что-то ему мешало. Нужен был страх и мольбы о пощаде. Без этого мысли путались, и желаемого вожделения не приходило.

– Умоляй! Проси о пощаде, исчадие ада! – заорал насильник.

– Мамочка! Помоги! – закричала девочка. Нож негодяя срезал прядь волос и дотронулся до уха.

В этот момент дверь распахнулась, но из-за крика жертвы Збигнев ничего не услышал. Волна удовольствия прокатилась в его безбожной душе. Сатана в рясе почувствовал безграничную власть над крохотным тельцем беззащитного ребёнка.

То, что я увидел, ввергло меня в ступор. На долю секунды сознание помутилось. Мне приходилось убивать, видеть, как это делают другие, но подобное издевательство над ребёнком предстало перед глазами впервые.

– Скотина! Получай!

Вошедший за мной Снорька случайно подтолкнул меня, и я прыгнул на насильника, позабыв о винтовке. Я не видел лица монаха, только тёмное пятно. И не почувствовал, как нож воткнулся в броню жилета, как Снорри вцепился в мою спину, пытаясь оттащить от избитого растлителя.

– Мразь! Никогда! Не смей! Прикасаться к детям! – каждый выкрик сопровождался ударами кулаков. Слюна потекла у меня изо рта, слов уже не было, только рычание.

На помощь Стурлассону пришла Лауха. Вдвоём они оттянули меня, при этом Снорьке досталось по рёбрам, но броня и ватник сгладили удар.

– Лексей! Ты ему глаза выбил. Остынь. – Свей посадил меня на землю, прислонив к стене дома. – Лауха, быстро принеси снега.

Дяглинка выбежала во двор и тут же вернулась, неся в пригоршнях крупный снежок.

– Кому? – Лауха посмотрела на лежавшую девочку с задранной рубахой, потом перевела взгляд на меня и завершила поворот головы, уставившись на Снорьку.

– Лексею лицо разотри. С девочкой всё в порядке. Не успел гад.

– Ага, сейчас, только… – Лауха подскочила к лежащему монаху и пнула его ногой со всей силы, на которую была способна. – Сегодня он нужен живым.

После снежного умывания я успокоился. Извращенец-монах был ещё жив, но лежал в отключке. Глаза его были целы, а вот лицо походило на отбитый кухонным молотком кусок мяса. Привязав его к лавке, используя пластиковую стяжку, мы отправились к следующему дому. На этот раз первой в дверь вошла Лауха, якобы навестить соседку.

– Смерть к вам пришла, – сообщила женщина поляку, сделав шаг вправо и уступая место Стурлассону.

Бумц! – Болт арбалета воткнулся в грудь крестоносца.

Второй оккупант схватился за лежавший на столе нож и выронил его, заметив ещё одного вошедшего гостя.

– На колени! Живо!

Растерявшийся поляк медленно опустился на колено, поглядывая одним глазом на лежащие в углу доспехи и прикидывая, успеет ли он добраться до топора. Не успел. Может, и был Яцек до знакомства с изувером из Бжезинска хорошим человеком, храбрым воином, заботливым отцом и неплохим скорняком, да только с кем поведёшься. Людей среди оккупантов не было, всё человеческое в них давно выгорело, вместе с костром, в котором сгорели двенадцать дяглинцев, запертых в сарайчике напротив кузни. Изуверы-каратели платили по долгам. Как потом платили их потомки, сжигавшие целые деревни во время Великой войны. И ни один суд в мире не сможет обелить их зверства. Ни один порядочный человек не подаст им руки, слушая враньё про освободительное движение. Ибо нет места на земле нелюдям.

Девять из десяти орденцев были убиты прямо в домах. Помогла погода, никто не высовывал нос на улицу. Сильный порывистый ветер стал потихоньку ослабевать, и дяглинки вынесли тела убитых, сложив их возле кривой часовни. Полуголый Збигнев так и остался лежать привязанный к лавке в избе матери Лаухи. Обходя этот дом, я случайно наткнулся на козий череп, и тут в голове возникла идея. Пока никто не видел, отсёк кончики рожек и положил их в поясную сумку. Дело оставалось за малым, главное, чтобы клей не подвёл и саморезы из рукояти отвёртки не отклеились.