Парамон со Снорькой волокли Бжезинского с кляпом во рту к его часовне. На голове насильника была надета пропитанная кровью шапочка с тесёмками, но пленник всё время мотал головой, пытаясь её сбросить. Возле церквушки росла осина, к ней его и привязали.
– Снорька, переводи всем, – попросил я, – только громко кричи.
– Постараюсь, – ответил свей.
– Дяглинцы! Сегодня новгородское войско под предводительством храбрейшего боярина Пахома Ильича освободило вашу деревню от ненавистных захватчиков. Голод, смерть и унижения принесли вам враги. С этим покончено. К осине привязан нелюдь, насиловавший детей, сжигавший мужей и вравший, что он посланник Христа. В своих проповедях он не раз упоминал дьявола, указывая на его рога, растущие из головы. Так знайте, он и есть дьявол.
Я подошёл к привязанному монаху и снял с него шапчонку. На выбритой окровавленной макушке торчали два костяных нароста, из-под которых сочилась кровь.
– Господи, и вправду нечистый, – прошептал Парамон, несколько раз перекрестившись.
Збигнев бешено вращал глазами, пытаясь освободиться от верёвки, стал напрягать мышцы тела, но всё было тщетно.
– Как вы поступите с дьяволом?
– Лайла знает! Пусть она решит, – закричали дяглинки.
Из толпы вышла мать Лаухи, держа в руках короткий серп. Ловким движением она скинула с себя верхнюю одежду, оставаясь в одном хурстуте и рубахе. На груди переливалось янтарное ожерелье, обрамлённое в золотые кольца. Женщины деревни затаили дыхание.
Хрысс! – Серп вспорол остатки рясы, оголяя живот Бжезинскому.
И тут я заметил на пузе монаха – чуть ниже пупка клеймо. Лоренский крест на знаке бесконечности.
– Епископский крест сатаны! Значит, не зря. Бог шельму метит, – вырвалось у меня.
– Что ты сказал, Лексей? – переспросил Снорька.
– На брюхо посмотри. Это тайный знак сатанинский.
– М-мда… так вот отчего ты на него набросился, – удивлённо пробормотал Снорри.
Когда вязали монаха, рожек на голове Стурлассон не заметил, а вот клеймо было старым, такое за день не появится. Тут и Снорька перекрестил себя, возблагодарил Тора и всех святых, пришедших на память. Не каждый может побороть врага человеческого, а ведь он был рядом, он смог.
Збигнев, увидев, что его тайна раскрыта, на секунду сник, перестал дёргаться и вдруг выплюнул кляп.
– За меня отомстят! Вы все сгорите в огне. Мы уже царствуем на земле, а скоро будем царствовать на небе.
Это были его последние слова, дальше был только визг. Серп Лайлы вспорол кожу на животе.
Тайная языческая жрица давно подозревала в монахе Перголу, рождённого из слюны Сюойятер, с душой от принца зла Хизи. Поделилась она своими соображениями и с сельчанками, и вот теперь настал момент её торжества. Пришлые новгородцы сумели только поймать, а вот убить перевоплощённого дьявола может только потомственная жрица. Почти целый час стоял неописуемый вой над Дяглино. Лайла совершала обряд, не спеша, словно давала возможность дочери запомнить каждое движение рук и серпа до малейших подробностей, а мы стояли и смотрели. Зрелище действительно было завораживающим, однако воздействие на психику вышло закритичным. После этого случая мне с неделю снились кошмары, а когда в руках оказывался нож, возникало желание погрузить клинок в живую плоть. Вот так и приходит осознание, отчего прошедшие всевозможные «горячие точки» бойцы иногда уходят в глубокие запои либо тянутся к монахам и церквам.
Пахом не стал даже делать привал. Ополченцы протопали через мрачную деревню, показали силу и устремились к посёлку Кипень. Двенадцать вёрст, разделяющие насёлённые пункты, прошли на одном дыхании. Вроде бы стихший ветер задул с новой силой, и, едва новгородцы успели встать лагерем, как началась метель. Бояре, разумеется, разместились в самом лучшем доме, потеснив старосту с семейством.
Кипень славилась двумя вещами: шикарными лугами, сено с которых везли на продажу, и скрытыми домницами, где местные жители бригадным способом выплавляли крицы. И если дяглинское производство уничтожили орденцы, то кипеньский староста по прозвищу Железняк умудрился каким-то образом договориться с оккупантами. Да не просто, а так, что наезжавшие из Дяглино каратели брали только продуктовый оброк, собранный к условленному сроку. Об этом и поведал дедок в своём рассказе Пахому Ильичу, в надежде, что всё останется по-старому.
– Сено для лошадок дадим, репы два возка, зерно брать нельзя – скоро сев.
– За корм для лошадей спасибо, пригодится. Да только другое меня интересует… крицы болотные, – ответил Ильич.
– Какие такие крицы? – удивлённо переспросил староста.
– Ты верно совсем не понял. Железняк, Водская пятина под Новгородом. Только так, иначе не будет. Если не договоришься с нами, то сюда придут другие. Они будут только брать, я же – платить.
– И чем платить, защитой от ливонцев али от свеев? – Железняк усмехнулся.
– Вои защищают. Я плачу вот этим. – Пахом выложил на стол серебряную гривну, скрученную в виде браслета.