Евдокия же, почувствовав, как пальцы убийцы жестко сомкнулись на ее мизинце, испугалась пуще прежнего: «Господи, ну зачем я разболталась?! Нельзя было говорить, что я догадалась! Догадливые долго не живут!!»
А впрочем, какая уже разница? Она увидела его исправленную физиономию, теперь покойница наверняка.
Пальцы убийцы чуть разжались.
— Крученый — где? — спросил Зураб.
Дуся снова поиграла в честность плечиками и глазками.
— А я откуда знаю? Я ж типа в розыске для всех, на связь не выхожу… только с Люсей! Она мой сисадмин, сестра Нифа..
— Цыц. Я знаю.
Зубарев поморщился. Ему встречались люди, на которых в стрессе нападает безудержная говорливость. А когда приходится спешно править план под изменившиеся обстоятельства, чужая речь сбивает и появляется желание прихлопнуть болтуна.
Или хотя бы покалечить.
Но не время.
— Попробую тебе поверить. Сейчас ты напишешь Савелию письмо, где скажешь, что тебе необходимо срочно навестить раненого друга. Савелий — родственник Крученого?
— Да, я уже говорила. Антон его племянник.
— Радует. В письме попросишь Савелия не сообщать о твоем отъезде деду… Шаповалову. Причину сочинишь сама, а я потом проверю. — Движением пистолетного глушителя киллер указал на круглый стол гостиной, где так и остались стопочка бумаги и авторучка, принесенные хозяином еще по просьбе Николая Васильевича. — Поторопись. Если Савелий сюда зайдет, мои планы в отношении него — меняются.
В этом случае Зураб сказал чистейшую правду, старика предпочтительно оставить в живых.
Известие о том, что Муромцев действует сообща с ищейкой и «военспецом», его нисколько не шокировало. В принципе, так и должно быть: Муромец скорее поверит хорошо знакомой сыщице, чем обвинениям в ее адрес.
Но на мента — плевать. У полицейских, похоже, нет ничего существенного, только подозрения:
Начхать на полицейских! Урки не доверяют мнению противной стороны, идут наперекор и видят лишь подвох. После письма Василины в «Сплетнике», они должны поверить, что ловкая ищека, прихватив общак и снайпера, кинула деда на бабки и свалила.
Ищите ветра в поле!
Если получится свалить отсюда чисто, то все должно срастись. В кармане несколько авиабилетов с открытыми датами. Заграничные рейсы, правда, преимущественно вылетают из Москвы, но если получится закончить все сегодня ночью, то можно успеть на еженедельный утренний рейс из Н-ска в Анталию. Денег хватит до конца дней, о детях-внуках думать уже, увы, не приходится…
Тварь! Зубарев сосредоточил жесткий взгляд на покорной ищейке, которая, взяв листок бумаги и авторучку, робко интересовалась:
— А можно я на кухню перейду? Или свет здесь включим?
Наемник прочистил стиснутое ненавистью горло покашливанием и отчеканил:
— Нет. — Присматривать за хозяином необходимо, а это лучше делать из неосвещенной комнаты.
Понукаемая пистолетом сыщица перешла на кухню и села за стол. Зураб застыл в дверном проеме между кухней и гостиной.
— Быстрее! — приказал. — Причину нашла?
— Да. Напишу, что дядя Коля запрещает мне показываться в городе. Попрошу Савелия меня не выдавать, типа я к любимому поехала.
— Савелий просьбу выполнит?
Сыщица повела плечом:
— Должен. Антон его племянник, и он ранен…
— Поторапливайся!
Дуся наклонилась над бумагой.
«Как бы воткнуть в письмо какой-то крохотный намек — я у Зураба?!.. Что тут придумать, что изобрести и незаметно вставить…»
Нет. Рисковать нельзя, Зубарев проверит каждую букву. И, не дай бог, накажет — пристрелит Савелия вместе с Пиратом.
А потому злить его нельзя. Если уж придется умирать, то незачем захватывать с собой милого охотника и его верную собаку.
Евдокия перестала изобретать сигнальную фразу и на самом деле заторопилась. За окном раздавались удары колуна, поскуливал Пират. Сегодня мохнатый проказник, кажется, спас своего хозяина, когда в лес удрал. Иначе Савелий разобрался бы с дровами еще днем, а вечером чаевничал на кухне вместе с гостьей.
Но если он зайдет в дом, к примеру, чтоб воды попить, то Зубарев действительно его пристрелит вместе с псом.
И потому Дуся сочинила послание в рекордном темпе, не проверяясь на ошибки.
Поднесла бумажный лист к стоящему в полутьме убийце… Застыла в позе абсолютной обреченности.
Киллер, прочитав письмо, удовлетворенно кивнул:
— Норм. Положи на стол. Одевайся, и выходим на улицу. Ты за рулем.
Четкие, спокойные приказы как будто протыкали тело Евдокии — нанизывали ее, распинали на тугом полотне ужаса! Когда ее непослушные пальцы не сумели справиться с застежкой-молнией на куртке, Зураб попросту схватил заложницу за шкирку и проволок через сени.
Расхристанная Евдокия старательно цеплялась башмаками за пороги. Прежде чем убийца выпихнул ее на крыльцо, незаметно выгребла перчатки из кармана и бросила их у порога.
Как Гензель и Гретель хлебные крошки.