Изяслав

— Эта тропинка ведёт к Добрыне… Не мешало бы заехать… Спросим старика, пусть скажет нам всю правду… Он должен знать, менять ли нам князя ещё раз? — Он ехидно улыбнулся и лукаво взглянул на товарища.

Вышата тоже принуждённо улыбнулся, но видно было, что он не против предложения боярина.

— Эх-ма, боярин! — отвечал он с напускною весёлостью. — Видно, очень захотелось знать, что тебя ожидает завтра… Но ведь с колдуном не легко справиться.

Чудин угадал желание Вышаты.

— Правду люди говорят, колдуны — бесовское наваждение… а что-то тянет к нему… Коли Добрыня гадает князьям, так, может, и нам…

— Да что тут бобы разводить! — перебил его Вышата. — Надумал ехать, так поедем… Не Бог весть какой крюк сделаем.

Оба всадника повернули на тропинку, ведущую к Кловскому ручью, но так как дорога была узка, то они ехали друг за другом: Чудин впереди, Вышата сзади.

Чудин всё время заговаривал с Вышатой, но он отделывался полусловами и почти не поднимал головы, свесившейся на грудь. Видно, его беспокоила какая-то мысль… Он не был сторонником Изяслава, не пользовался его милостями и не боялся говорить правду-матку, что он доказал во время посольства. Прежде он боялся ляхов, как и другие, но не имел причин ненавидеть их. Когда король приехал на вече к киевлянам и Вышата убедился, что он расположен к народу, то почувствовал даже уважение к нему. Все об этом знали, потому что Вышата не скрывал своих чувств. Тем не менее в данную минуту он думал совсем иначе. На княжеском пиру он защищал Изяслава и спорил с боярами, потому что любил Люду и охотно отдал бы за неё свою жизнь, а между тем Люда находилась на Красном дворе как бы в роли жены короля, которого она полюбила. Поэтому не мудрено, что он беспокоился. Мысль о любимой женщине, которая обнимала другого человека, целовала его губы, шептала слова любви, лишала его покоя. Он любил её совсем не как сестру, которая росла на его глазах и которую он нашивал на руках, и эту девушку он потерял.

Ему было жалко себя, её, ещё чего-то — и стыдно. Жалко собственного счастья, растаявшего как дым; стыдно — своих ровесников и приятелей из дружины: ведь та, которую он любил, быть может, услаждала короля за наряды или золото… По временам ему нашёптывал какой-то голос: «Чем же виноват король?..» Но Вышата не мог простить королю, что его любила Люда. Быть может, он её охотно простил бы, хоть она не любила его, Вышату, но если бы знал, что она никого другого не любит… Но она любила короля, жила на Красном дворе как королева, окружённая почестями и любовью. Она забыла своих подруг, старый отцовский терем и даже себя. И зависть пробуждалась в сердце Вышаты. Часто на пирах княжеских или на охоте, глядя на счастливое, сияющее лицо молодого короля, он чувствовал, как им овладевало бешенство. Он готов был выхватить меч из ножен и вонзить его в грудь счастливого соперника.

Из-за одного ляха он возненавидел всех и метался, как тигр в клетке. Им овладели ненависть и зависть. На пирах он напивался, на охоте — рисковал: ходил один с рогатиною на медведя, с одним луком — на волка; он по целым дням не слезал с коня и проводил время в поле с любимым кречетом. Однако не мог он залить своё горе вином, рёв медведя не мог заставить забыть любимую. Измученный и усталый, он возвращался домой, в горячке бросался на постель и не находил покоя; счастливые лица короля и Люды, обвивавшей его своими руками, преследовали несчастного.

— Будь ты трижды проклята! — восклицал он сквозь сон. — Ты, которая забыла дом своего родителя, девичью честь, старика отца, который не пережил бы этого позора… И ради кого!..

И он вскакивал с постели, хватался за меч, будил отрока и приказывал ему зажигать лучину…

Неудивительно, что Вышата, находясь позади Чудина, неохотно отвечал на его вопросы: его мысли были заняты Людою, перед его глазами являлись одни и те же грустные картины. Чудин, воспитанный в княжеской гриднице, ловкий, осторожный и услужливый, если это оплачивалось, легко догадался, о чём печалится Вышата, и решился извлечь из этого для себя пользу; поэтому он бросал ему слово за словом, заставляя его разговориться. Он давно заметил его тайную ненависть к королю и радовался, что приобретёт для князя такого приверженца, который мог знатно ему послужить. Убедившись, что ненависть эта существует, он сам направился в гости к Вышате и теперь ехал с ним в Берестово, чтобы вместе поохотиться несколько дней. Ему было необходимо сблизиться с Вышатой.

Тропинка, по которой они ехали уже с полчаса, была не особенно удобна для путешествия, так как вилась между деревьями, густо сплетавшимися верхушками, отчего приходилось часто нагибаться, иначе при каждом прикосновении головы к ветвям крупные капли росы обдавали их дождём. После получасовой езды кони стали беспокойно прядать ушами, словно почуяв зверя или близкое жильё. И правда, жильё было недалеко, так как вскоре послышался лай собаки, хотя всадников всё ещё окружали высокие непролазные чащи из лип и клёнов. В утренней тишине, нарушаемой шелестом листьев и лаем собаки, можно было различить журчание воды.