Излишняя виртуозность

— Честно — не слыхал! — Это уже Волощуку, который явно не верил, так как думал, что я простодушно-хитёр... Может быть. Чтобы выяснить это, стал выпивать. Потом хотел остановить себя: «Опомнись, ты же в холле! Я а-пел-лирую к твоему интеллекту!»... Не помогло.

И вдруг жужжание вокруг изменилось. Вдали, за строем официантов, мелькнули усы главного — Кота! Мелькнули — и снова исчезли. Лёгкий ужас — пока что достаточно. Пусть разрастается — попозже подойдём.

Я заметил, что Ева резко исчезла. Кинулась в омут. Но вряд ли кого спасет! Главное — закуску эту не одолеть: подносят и подносят. Чтобы было о чём вспомнить; чтобы не говорили, что не кормили. Ананасный период. Банановый цикл творчества. Дынно-апельсинный. Других, видимо, не будет — куда же больше?

Три девушки мужеподобного вида внесли, напряжённо улыбаясь, стенд объявлений:

Международная конференция «Русская литература: вампиризм и сталинизм».

Вот это действительно бомба была. Немая сцена.

— Я и не знал, что я вампирист! — криво улыбаясь, проговорил Солох.

— И я понятия не имел! — его прихлебатель.

Слаженно, ну просто залюбуешься, девушки кинулись на фекалистов, как стюардессы на забузивших пассажиров (наблюдал такую картину на перелёте Москва — Нью-Йорк), буквально оглаживать стали их. Идея: успокоить всеми возможными способами. Всё в порядке, мол, всё хорошо: конференция ваша тоже будет, но в некотором удалении отсюда, в скромном монастыре, на монастырском, соответственно, обеспечении. Как гласила школьная шутка: каков стол — таков и стул. Извиняюсь. Сворачивается направление.

Но не долго и вампиристы гуляли. Те же девушки вдруг откнопили половину заглавия — заранее было еле приколото, — и осталось лишь: «Сталинизм!» Вот это фортель! Девушки так же слаженно набросились на вампиристов, заулыбались им: конференция по вампиризму в Аахен переносится, но выделит ли деньги попечительский совет, пока не известно. Вот тебе и Аахен! Одно мне неясно: зачем нужны были фекализм и вампиризм, зачем так долго холили их? А затем, наверное, чтоб сталинизм после их убожества огромным утесом показался, оплотом чистоты, высоты! А он зачем? А чтоб их студентам не путаться: царизм, сталинизм — и все! Бедная страна — из огня да в полымя. Хорошего не видали, лаптем щи до сих пор хлебают, надо хотя бы правильно сморкаться их научить! Славно тут поработали и фекалисты, и вампиристы — почву удобрили для сталинизма! Явился Кот, вынес свои усы со вспыхивающим в них огоньком. Возле него сразу сгрудились посвящённые: и среди фекалистов, оказывается, скрывались, и среди вампиристов, и сам Коссига! Но Кот — что значит настоящий друг! — вежливо их отодвинул, ко мне подошёл.

— Ну как? — Весьма довольный, трубочкой пыхнул. Медовейший аромат.

— Колоссально!

— Ты-то согласен, надеюсь (?!), что сталинизм является единственным гениальным течением, созданным у нас?

И это говорит бывший диссидент! Да, крутятся люди! Это ты, как осёл, тупо стоишь на одном!

— Э-э-э... сталинизм? Ну... кой-чего удалось ему добиться. Помню, я в школе ещё крайне был удивлён, узнав, что преступнику положен адвокат. «Зачем преступнику-то»?

— Вот! — Он назидательно поднял прокуренный палец. — Так и закладывалось наше подсознание! Что еще?

— Ну... некоторые произведения, не помню названий. Как бедный мальчик в западной, понятно, стране чистил пароходные трубы и котлы. Специально его не кормили, чтобы тощим был! И вдруг — вероятно что-то поел — в топке застрял! А пароходу плыть! А мальчик застрявши! Ну, собрались жирные капиталисты и решили: разжечь котёл!

— Так! — Кот кивал, попыхивая.

— Ещё. Из своей бедной каморки ночью исчезает умирающий безработный, бывший каменотёс. Полиция сбилась с ног: видно, задумал что-то против капитализма! Утром он появляется, насквозь промокший, окончательно умирающий. Перед смертью просит его приподнять, и все с ужасом и восторгом видят на горе перед окнами огромные буквы: «СТАЛИН». Высек. В последнюю ночь!

— Так. — Кот все одобрительней кивал. — Поздний период. Западный цикл. За ночь доклад напишешь? Может, успею тебя вставить. У нас есть ещё одно место? — Повернулся к своим соратникам.

— Есть, кажется, — ревниво произнёс Застульчак, бывший фекалист.

— Не кажется, а сделай!

Застульчак затрясся.

А я стоял и смотрел, как крепкие люди вежливо вытесняют фекалистов и вампиристов из зала.

И тут появилась Ева, совершенно раздрызганная и, по-моему, сильно выпившая:

— Я блядь! Иди сейчас в номер — будешь меня е...ть!

Все отшатнулись. Вот это да!

Если всё вокруг погрязло в коварстве — единственный путь — самосожжение! Ева, Ева! Как же так можно? Но на этой твёрдости немецкая жизнь, наверное, и стоит.

— Ну... сделаешь? — проводив Еву взглядом, спросил Кот.

— Нет. Не осилю, пожалуй.

— Ну, смотри. Как ты вообще живёшь?

— Отлично! На паромах вот езжу!

— А кто паромщик?

— Вот. Паромщица.