Излишняя виртуозность

— У всех сегодня четверг! — холодно проговорила она.

— Не пойдём?

Мы молча стояли под мелким дождём, почти снегом. Вдруг я почувствовал, как в ней что-то изменилось: тело расслабилось. Вернее, распустились одни мышцы, напряглись другие. Сменила программу. И молча пошла со мной. Я шёл потрясённый: неужели теперь так буду её чувствовать всегда? Выяснилось — сильнее! А пока, неясно почему, ощущалось, что мы вместе, хотя мы двигались на расстоянии и даже не касались друг друга.

У двери Моти она вдруг спокойно и в то же время как-то странно посмотрела на меня... странно потому, что расшифровывать такие взгляды опасно, тем более малознакомой женщины. Она вопросительно поставила ногу на первую ступеньку следующей лестницы... Пауза длилась полсекунды.

— Он здесь вроде живёт? — пробормотал.

Она сняла ногу. Вопрос отпал. Я надавил на кнопку. Сердце бешено колотилось. Что это — перепутала этаж? Хотя понимал, что просто трусливо выкручиваюсь, — она позвала меня туда, а я струсил. Разве бывает так? — оправдывался я.

— А... нового подцепила! — Слегка пьяненький Мотя вышел в прихожую.

В зеркальной гостиной собралось самое изысканное общество — фраки, декольте. Журчащая беседа. Я потряс головой: не бывает такого! Сколько прожил, повидал — а таких салонов не встречал.

Речь присутствующих была безукоризненно правильной, даже книжной, манеры — безупречны, но от этого веяло чем-то страшным, запредельным, словно провалился в другую эпоху или в необъяснимо странный сон.

Недавно я был в дачном тресте, пытался договориться насчёт хибарки — так начальник там сразу же укусил меня за палец, потом метнул в меня тяжелейший телефонный справочник, а после, брызгая слюной и рыча, стал бегать на четвереньках взад-вперёд по ковровой дорожке, показывая, до чего довели его эти посетители, — и при всём сюре я ощущал это как реальность, в точности совпадающую с жизнью за окном. А эта изысканность за двойными стеклами... они что, не ездят в трамвае? Что кормит и холит их? Совершенно очевидно, что не их работа в сфере искусств! Как я сразу же усёк, наибольшим грехом здесь считалась популярность у «масс».

— Композитор, более известный как журналист! — надменно говорил тип с седыми лохмами, и все тонко усмехались. (А вы кто? Кто же кормит вас, если не массы?) Уверенное журчание не прерывалось, а тон, бон-тон всё поднимался!

— Мострич-Щепа! — щелкнув каблуками, отрекомендовался Мотя кому-то величественному. Вот как — уже и Щепа? Щепу, видимо, приходилось скрывать все долгие годы, пока преследовалось дворянство. Зато теперь!

— Она безобразно вела себя с Великим князем!..

Вот как? Наверное, рядом с Великим князем любое поведение покажется безобразным?

— Эти безродные выскочки Романовы...

Эва куда!

Аристократический салон? Но как он выжил и как живёт? Как выжили пять поколений Мотиных адвокатов? Ведь знаем, что никакое адвокатство не спасало! Что-то искусственное, инкубаторное чувствовалось во всём этом. И если тут аристократы, то что здесь делает тот бомбист-террорист с сальными патлами, безумным взглядом, в драном свитере, явно связанном из собственной собаки? Выкрики его кровавы, безобразны. Почему он тут? И вдруг я понял, какая сила собирает и кормит их, какой единственной силе доступно все это содержать, тратить огромные деньги на развёртывание этой роскошной жизни, столь непохожей на настоящую. Галина Борисовна — как мы ласково порой называем эту организацию. Уютно устроились! «У нас вся интеллигенция! И лучшие фамилии. И террористы под контролем!» На этот сладкий пирог, как Г. Б. кажется, постепенно должны слететься все, а не только эти чучела. Бедная, как она глупа и, главное, безвкусна! Улетаю!

В этот момент, как всегда вовремя, подошла Ляля. Взгляд её был спокоен и говорил:

«Ну что, осёл? Понял наконец, что за Робинзоны на этом острове?»

«Понял», — также молча ответил я.

Разъяснять что-либо вслух нам уже не требовалось. В прихожую выскочил распаренный Мотя, подскочил к ней.

— Пока у вас в редакции не будут сняты все чудовищные ограничения, мешающие работать, вряд ли искусство поселится у вас! — запальчиво выкрикнул Мотя, дабы слышали все.

Кличка «Вольнолюбивый». Двойная, а может, и тройная ложь этого заявления вызвала у Ляли короткий вздох. Вольнолюбивый Мотя, содержащий салон-западню, жалуется на несвободу! Умная тактика! Пусть громче всех жалуется именно он: когда будет нужно, ему «свободу» и дадут. Своему человеку. Умно.

— Между прочим, в приличных домах принято провожать одиноких женщин!