Излом

Кусочек крашеной пастилы медленно растворялся в красивом высоком стакане с водой. Окно крохотной каюты поливал дождь и из него почти ничего не было видно, кроме темной нависающей громады горы. Столик, на котором стоял стакан, скорее напоминал очень широкий подоконник под мокрым стеклом окна. Совершенно сухой я сидел в углу, погруженный в глубокое кресло и гадал, для чего предназначена эта странная каюта — по сути, красиво отделанный ящик в котором не было ничего, кроме двери с одной стороны, окна с другой и двух кресел по углам. Кроме полов, все стены и потолок отделаны красной темной древесиной. На простенках около двери бронзовые загогулины неизвестного назначения, на одной из которых сейчас висели мои тубус и шокер, здесь же валялся рюкзак. Вежливый матрос принес графин с водой и пастилу, поинтересовался, не нужно ли чего, показал, где находится гальюн и отбыл в неизвестном направлении.

В принципе, некоторая пауза была мне необходима — хотелось немного подумать в спокойной обстановке. Однако, раздражало отсутствие информации — для чего прибыл отец Аны, что происходило на яхте, пока я кружил вокруг нее, что происходит сейчас. Успокаивало лишь то, что моя скелле здесь.

Дождь не прекращался, одиночество затягивалось, я уже выходил из каюты и обследовал окрестные коридоры, нашел выход на палубу и на галерею первого этажа. Интересно, что судно выглядело совершенно пустым — гуляя по коридорам я никого не встретил и ничего не слышал. Не рискнув открывать двери, в конце концов, я вернулся в свою каюту и теперь ждал пока растворится пастила.

Дверь неожиданно открылась — хорошая звукоизоляция, в каюту зашла Ана и села в кресло напротив. Она наклонилась вперед, держа руки между колен — довольно напряженная, подумал я и занервничал.

— Сделай мне. — кивнула она на стакан.

— Расскажешь, что тут было? — спросил я, занявшись приготовлением напитка.

Ана вздохнула и ничего не ответила, отвернувшись к окну.

— Ань? Что произошло?

— Я ухожу с отцом. — она по-прежнему не смотрела на меня, а ее руки сжались в кулачки.

Я не стал ничего отвечать — сама все объяснит, закончил размешивать пастилу и протянул напиток девушке, присев на корточки рядом.

— Спасибо. — приняла она стакан и отставила нетронутым на столик.

Я устал сидеть молча в ожидании, вздохнул и вернулся в свое кресло:

— Давай, рассказывай.

Девушка наконец зашевелилась, взяла стакан, сделала глоток, откинулась в кресле, и, прикрывшись им от меня, заговорила:

— Я осталась единственной скелле в семье. Без меня ее уничтожат. Уже сейчас у нас огромные проблемы и даже мое появление в имении решит многие из них. — она сделала еще один глоток, — Отец признал, что был не прав, обращаясь со мной, как с собственностью. Он готов пойти на многое, лишь бы я вернулась.

— И что это значит для нас?

— Для нас? — скелле смотрела на меня, прищурившись в демонстративном недоумении.

— Ну, хорошо! Что это значит для меня? Что решила ты?

Ана передернула плечами:

— Да, ничего особенного, ты — пойдешь своим путем, я — возвращаюсь.

— Как это легко у тебя прозвучало! Я начинаю подозревать, что скелле действительно чем-то отличаются от людей.

Ана смотрела холодно, — Ты это знал.

— Что знал? Что ты скелле? Ну, так и я не сборщик орехов — я отлично знаю, кто ты на самом деле! Пожалуйста, не надо этих глупых игр в суровых магов! Не со мной!

— Не ори и сядь. Чего ты от меня хочешь? У меня одна семья — другой нет.

— Трудно спорить. Но, я думал, что и я тебе не посторонний! — я в последний момент сдержался и не упомянул имя ее бывшего, а может и не бывшего, мужа.

Быть скелле значило не только обладать талантом, но и пройти суровую тренировку, даже дрессуру, по владению собой, своей нервной системой. Вот и сейчас, было заметно, как моя немного взбалмошная реакция контрастировала с ледяным спокойствием девушки. Любая женщина на месте Аны уже взорвалась бы бурей эмоций, в которых, как под микроскопом, отразились бы все неустроенности наших отношений. Вместо этого, скелле выпрямилась в кресле и заговорила с оттенками речи преподавателя в аудитории:

— Давай исходить из фактов. Первое — я не брошу свою семью в опасности. Что бы не происходило внутри — это моя семья. Второе — я не могу притащить в имение тебя. Это поставит нас под еще большую угрозу. Не забывай, что ты числишься официально разыскиваемым преступником. Третье — насколько я тебя знаю, ты не уйдешь со своего пути, ты отправишься на этот чертов остров, даже если тебя будет ждать твоя собственная семья. Кроме того, я не чувствую себя в праве требовать что-либо от тебя.

— То есть, то, что между нами не имеет значения?

— Это четвертое. Я не шутила, когда говорила, что это смертельно опасно. Я до сих пор не знаю, как ты тогда выжил. И я боюсь, я очень боюсь, что, если ты останешься рядом, это, рано или поздно, повторится. И тогда погибнешь не только ты, но и люди поблизости.

Скелле замолчала. Она перечислила факты и не собиралась тратить эмоции на их убедительную презентацию. Она верила, что они могут сами постоять за себя.