Излом времени

И как только с губ Чарльза слетело слово «ОНО», Мег снова почувствовала, как будто ее коснулось что-то жуткое и скользкое.

– Что же это такое – это ОНО? – спросила она.

– Вы можете называть его Шефом. – Тут Чарльз Уоллес хихикнул – это хихиканье было самым зловещим звуком, какой Мег слышала в жизни. – Само себя ОНО иногда называет Садо-садовником.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Мег холодно, чтобы скрыть свой страх.

– Ну ты знаешь, кто такой садовник? Это человек, который ухаживает за растениями. А «садо-» – это от слова «садист», что значит…

– Не важно, – перебила Мег. – Главное, что мне не хотелось бы встретиться с этим «ОНО», и дело с концом.

Странный, монотонный голос Чарльза Уоллеса как будто сверлил уши:

– Мег, ну ведь хоть какие-то мозги у тебя должны быть? Как ты думаешь, отчего у нас на родине то и дело случаются войны? Как ты думаешь, отчего люди так растеряны и несчастны? Потому что все они живут своей собственной, отдельной, индивидуальной жизнью. Я все пытаюсь вам объяснить самыми простыми словами, что на Камазоце со всяким индивидуализмом покончено раз и навсегда. Разум на Камазоце только один. Это ОНО. Вот почему все так счастливы и эффективны. И вот почему старые ведьмы вроде миссис Что не желают, чтобы у нас дома было так же.

– Она не ведьма! – перебила Мег.

– Не ведьма?

– Нет, – сказал Кальвин. – И ты это знаешь. Ты знаешь, что это у них просто игра такая. Быть может, это их способ смеяться в темноте.

– Вот именно что в темноте! – подхватил Чарльз. – Они хотят, чтобы мы оставались темными и бестолковыми, вместо того чтобы быть разумными и организованными.

Мег яростно замотала головой.

– Нет! – воскликнула она. – Я знаю, что наш мир несовершенен, Чарльз, но он уж точно лучше этого! Это не единственный выход! Не может такого быть!

– Здесь никто не испытывает страданий! – провозгласил Чарльз. – Никто не ведает горя!

– Зато и счастья тоже, – серьезно возразила Мег. – Может быть, если не побудешь иногда несчастным, то и счастливым быть не научишься. Кальвин, я хочу домой.

– Мы же не можем бросить Чарльза, – сказал ей Кальвин, – и не сумеем вернуться, пока не найдем вашего отца. Сама знаешь. Но ты права, Мег, и миссис Ведь права. Это Зло.

Чарльз Уоллес покачал головой. Он буквально исходил презрением и неодобрением.

– Идемте. Мы только впустую теряем время. – Он стремительно зашагал дальше, недовольно цокая языком: – Как же все-таки ужасно быть примитивными индивидуальными организмами!

Он шел все быстрее с каждым шагом. Его ножонки так и мелькали, и Мег с Кальвином пришлось пуститься трусцой, чтобы угнаться за ним.

– Вот, поглядите! – сказал Чарльз Уоллес.

Он вскинул руку, и внезапно одна из стен сделалась прозрачной. За стеной была тесная комнатушка. В комнатушке мальчик чеканил мяч. Он ритмично ударял им об пол, и стены его крохотной тюрьмы как будто пульсировали в такт с ударами мяча. И каждый раз, как мячик подскакивал, ребенок вскрикивал, как будто от боли.

– Это же тот малыш, которого мы видели сегодня! – резко сказал Кальвин. – Тот, который играл не так, как прочие.

Чарльз Уоллес снова захихикал:

– Ну да! Время от времени возникают небольшие проблемы с согласованностью действий, но все это прекрасно решается! С нынешнего дня он больше никогда не захочет выбиваться из общего ритма… Ага, мы пришли.

Он стремительно прошагал по коридору и снова поднял руку, чтобы сделать стену прозрачной. Они увидели перед собой еще одну комнатушку. В центре комнатушки стояла большая, круглая, прозрачная колонна, и внутри колонны был человек.

– Папа!!! – завопила Мег.

Глава девятая. ОНО

Мег бросилась к человеку, заточенному в колонне, но когда она устремилась в открытую, как ей казалось, дверь, ее отшвырнуло назад, как будто она налетела на кирпичную стену.

Кальвин подхватил ее.

– На этот раз стена просто прозрачная, как стекло, – сказал он Мег. – Мы не сможем туда войти.

Мег сделалось так дурно от удара, что она не могла ничего сказать в ответ. Она испугалась, что ее вот-вот стошнит или она упадет в обморок. Чарльз Уоллес снова расхохотался, этим чуждым, не своим смехом, и именно это ее спасло, потому что гнев снова пересилил боль и страх. Чарльз Уоллес, ее милый, любимый, настоящий Чарльз Уоллес никогда не смеялся над ней, когда ей было больно! Наоборот, он поспешно обвивал ручонками ее шею и прижимался пухлой щечкой к ее щеке, с любовью и утешением. А этот демон в его обличье насмехается! Она отвернулась и снова посмотрела на человека в колонне.

– Папочка… – с тоской прошептала она.