Излом

Пока вставал, треснулся головой о стол, стоящий впритык к дивану. Теперь, расхаживая по кухне, взывал к совести. Довольная Татьяна, удобно устроившись на стуле, с удовольствием разглядывала меня, зашторив глаза ресницами.

Когда фразы мои раскалились, как блины на сковородке, когда я, увеличив амплитуду беготни по кухне, внушал ей, как быстро женщина может пасть, всё, мол, так и начинается, она рассмеялась и, поднявшись, поцеловала в губы и зачем‑то подёргала за ухо.

«Слава богу! Проняло‑таки», – облегчённо вздохнул я.

— Всё поняла? – вновь завалившись на своего скрипучего друга, спросил у неё.

— Конечно, папочка! – смеясь, налила ещё чашку чая.

— О чём думала, когда с тобой говорил?

— Что летом вентилятор не понадобится… Удивлённый, свесился с дивана, пытаясь увидеть её.

— Ты так быстро бегал, что опять придётся чаем согреваться. В бессилии я плюхнулся головой на подушку.

— Ты, лапуля, прежде подумай, а затем говори, потому что часто получается наоборот, – уколола меня.

С первым весенним теплом на работе появился Кац.

— Грач прилетел, держитесь теперь, – запугивал народ

Пашка.

Трость в магазине Евгений Львович приобрести побоялся – не выдержит его веса – и заказал в столярном цехе.

Там материала не пожалели, истратили чуть ли не бревно, забив для устойчивости здоровенный гвоздь в основание нижней части. Увидев пудовый бадик, Заев сказал, что и за два середняка отказался бы его таскать.

В курилке полдня обсуждали данный вопрос. За два середняка согласились походить с бревном лишь Большой и Семён Васильевич, но не больше недели, и чтоб за вредность давали молоко.

— А Гондурас говорил – электричка переехала, – критиковали Семёна Васильевича, – тогда бы пресса о крушении поезда сообщила.

Самые любопытные, в основном женщины, бегали к кабинетной двери подслушивать.

— Орёт! – делились они. – Куцева чехвостит.

— Чем недоволен‑то? – интересовался Пашка.

— Цех развалил, дисциплины нет, больше ничего не понять.

— Цеховой Наполеон получил своё Ватерлоо! – подытожил события умный Гондурас.

С приходом главного шефа начальники рангом поменьше развили бурную деятельность.

Проиграв сражение под Ватерлоо, Куцев не собирался в ссылку на остров Святой Елены, а зачастил в кладовку к «святой» Тамаре. От него частенько стало попахивать спиртным.

— Наполеон скончался на Святой Елене, как бы Куцев не помер на святой Тамаре, – зубоскалил эрудированный Гондурас.

— Что–о? Наполеон умер на бабе?.. – таращился не совсем эрудированный Пашка.

Hо, как говорили в нашей курилке: «На хитрую задницу всегда найдется нечто с винтом».

Таким «нечто» для Каца оказался директор, выпустивший приказ по заводу, касающийся начальников цехов.

В приказе сообщалось, что кто придёт с повинной и покается в прошлогоднем перерасходе средств – тому ничего не будет. Из всех начальников покаяться пришёл один лишь Кац. Его‑то и лишили тринадцатой зарплаты.

— В семье не без урода! – сделал вывод Пашка.

Какую семью он подразумевал, не понял: то ли дружную семью начальников цехов, то ли – библейских народов.

«Наверное, все‑таки – начальников цехов, – размышлял я, собирая прибор, – потому как во втором случае он бы сразу уточнил: «В библейской семье не без урода…»

В середине апреля, после обеда, строгая девушка в белом халате – значит с четвёртого этажа, – сурово поджимая губы, остановилась у моего стола.

— Молодой человек, вы – Двинянин?

— Да! – дурачась, гордо выпрямился.

Не обратив на это внимания, она пригладила тёмные, коротко стриженные волосы и представилась:

— Семина Юля. Цеховой секретарь комсомола.

Вас, товарищ Двинянин, трудно поймать…

— Как неуловимый мститель, – услышал сзади Пашкину реплику.

— Очень приятно! – протянул ей руку. – Ну очень приятно познакомиться, товарищ Семина.

– … То вы в колхозе, – не слушая меня, гнула партийную линию, – то я заболела…

— Как же это так? – вновь услышал Заева.

– … то дела… – не сбивалась с избранного пути Семина, – но наконец‑то встретились… – многозначительно поправила очки и ещё суровее сжала губы.

— На чьём конце встретились? – приглушённым голосом неизвестно у кого поинтересовался Пашка. Отчего‑то разнервничавшийся Чебышев ушёл в курилку.

— Вы комсомолец, товарищ Двинянин?

— Наверное… – сомневаясь, произнёс я.

— А почему сами не подошли ко мне, чтобы встать на учёт? – строго собрала мелкие складки на лбу.

— У нас без чепчика нельзя, гироскопия, – вновь подал голос Заев. Семина, вспыхнув ярче комсомольского значка, достала из кармана халата накрахмаленный чепчик, и словно корону, водрузила его на голову.

«Прыткая какая!» – сосредоточил внимание на её курносом носике.

— Я уже около года по различным причинам на учёте не состою. Может, выбыл? – с надеждой спросил у неё.

— Что значит, выбыл? Заплатишь за эти месяцы по десять копеек, и поставим на учёт.

Согласен? – перешла на «ты», значит, мысленно уже приняла в свою организацию.

— А почему бы и нет? – произнёс я, вычисляя, во что мне это выльется.

Пашка, услышав о взносах, моментально примолк – сам несколько месяцев не платил.