Измена

— Помню, — ответила все тем же тоном Леночка, и я при всей своей мнительности не мог заподозрить здесь ничего ужасного.

Они распрощались. Губпрофсоветчик вышел. Леночка подобрала с пола мою бумажку, прочла ее очень внимательно и сказала:

— Почему же только до декабристов? Мне кажется, что сегодня можно повторить всю историю.

Я молчал, стараясь разгадать, думала ли она в самом деле о декабристах. Потом мне вдруг захотелось попросить ее спеть. И я сделал бы это, но Леночка опередила меня:

— Ты еще не раздет? Ведь и так он столько времени отнял. Раздевайся.

Я снял шинель, долго держал ее в руках и, наконец, положил на ящик. Леночка доставала учебники, потом стала крошить анилиновый карандаш, чтобы развести чернила.

— Он славный парень. Только не во-время пришел: самая горячка... Садись поближе к свету и читай.

Я читал про Иоанна Грозного. Страницу за страницей. А думалось совсем о другом: «Если они просто товарищи, как говорит Леночка, то почему же они называют друг друга на вы?» Это казалось очень подозрительным.

К полуночи мы разделались с историей. Леночка была довольна.

— Вот хорошо! Теперь давай математику, чтобы сегодня закончить.

Такой академический азарт окрылил меня. Губпрофсоветчик не так уж страшен, если Леночка готова всю ночь просидеть над книгами.

Только с рассветом я ушел к себе, усталый, без сил и без мыслей. Зато весь курс был пройден, и у нас оставался целый день на повторения. Ох, как бы добраться до койки! Уж я наверстаю за все бессонные ночи. А лекции? бог с ними, — лекции прочтут и без меня.

Проснулся я много часов спустя. Ужасно хотелось есть. Но ведь есть-то нечего. Решил попытать счастья на кладбище. Там, мне говорили, гнездятся особенно большие и жирные галки.

Далеко за заставой хоронили людей. Дорогу найти было нетрудно: меня поминутно обгоняли мертвецы. Они неслись рысью в крытых фургонах, просторных и вместительных. Единственный катафалк, предназначенный специально для покойников, промчался хорошим аллюром, громыхая стеклянным кузовом на поворотах. Я едва разобрал надпись: «господи, прими душу усопшего раба твоего». А сзади уже догоняла почтовая карета с лозунгом во всю стенку: «почта сближает людей». Случайно распахнувшаяся дверца выдала тайну кареты: ее тоже мобилизнули для санитарных надобностей.

За кладбищенской оградой у самых ворот красноармейцы рыли братские могилы, широкие, как траншеи. Я прыгал через них с разбега. И только одну траншею обошел: как-будто скошенные пулеметным огнем неприятеля, на дне ее лежали мертвецы.

Мне сказали правду: подальше, среди старых акаций, водилось множество галок. Превосходство этих птиц над городскими можно было заметить при первом же взгляде на их добротное оперение и гордый, независимый стан. Я прятался за крестами, выслеживая стайку, и стрелял почти без промаха. Не помню точно размеров добычи, но она была велика. Нас с Леночкой ждет небывалый ужин. Хватило бы только масла. Обвешанный галками, я не стал возвращаться прежним путем, а попросту перемахнул через забор. И здесь повезло: только-что я ступил несколько шагов, слышу, мне кричат с фургона:

— Садись, прокачу!

Оказывается, товарищ-политехник служит кучером в коммунхозе. Всю дорогу он прохвастался:

— Санитарам действительно скверно, а у меня работа чистая. Только за лошадьми смотрю.

Из чувства признательности я радовался вместе с ним. Зато в полчаса он довез меня до самого общежития.

Справившись со своими делами, я отобрал лучших птиц и пошел к Леночке. Странно, ее комната оказалась запертой. Пришлось возвращаться к себе. Голод меня одолевал и тем тяжелей было переносить ожидание. Прошел час, а может, и больше; чтобы как-нибудь отвлечься, я переписал несколько протоколов бюро ячейки... «Ну, теперь-то она дома». Что за оказия — дверь попрежнему под замком! Я сбегал на рабфак, посмотрел доску об'явлений — не на собрании ли Леночка? Но в этот день не было ни одного собрания. Так значит самому готовить ужин? Да, ничего лучшего не придумаешь.

На черном дворе, разбросав снег, я накопал глины. Было совсем темно. Дворик не освещался даже из окон. Народ спал.

Огонь разгорался медленно. Я приготовил тесто. Галки, покрытые глиной, лежали в печке, словно вылепленные.

Хорошо отдохнуть в ожидании ужина, раскинувшись на кровати и протянув ноги к теплу. Но я не воспользовался этими благами. Началось с маленького: хочется есть, галки сейчас поспеют, если Леночка к тому времени не придет, — ужинать мне или не ужинать? «Почему же ее все-таки нет?» Я стал вспоминать во всех подробностях события вчерашнего дня и чем дальше углублялся в воспоминания, тем тревожнее себя чувствовал. «О чем они уславливались? Может быть, он пригласил ее в гости или в театр?» За несколько минут мною была создана довольно стройная теория. Вчерашнее Леночкино усердие я об'яснял уже не иначе, как порочными побуждениями: попросту ей хотелось от меня избавиться. Они в театре. Я даже знаю ложу губпрофсовета во втором ярусе.