Измена

Но, нужно сказать, ни один из самых пессимистических вариантов не предусматривал возможности, что Леночка вовсе не придет ночевать к себе в комнату.

А случилось именно так.

Галки давно были готовы. Я с полчаса раздумывал, ужинать ли мне одному, и, наконец, с’ел трех птиц, выбирая, которые помельче. Огонь в печке еще не погас. Я все лежал на кровати и так, незаметно для себя, не раздеваясь, уснул. Уж очень я, видно, утомился, потому что спал беспросыпу и без сновидений до утра.

Собственная нога, обутая в сапог, было первое, что я увидел, открыв глаза. Она напомнила мне всю вчерашнюю ситуацию.

«Так поздно пришла, что постеснялась зайти» — думал я, поднимаясь и отряхивая измятую одежду. «Послушаем, что она будет брехать. Любопытно». С полотенцем в руках я отправился вниз к умывальникам.

На Леночкиной двери висел замок и моя записка. Она пожелтела, углы повисли вниз, как лепестки на увядшем цветке.

Спасительная апатия пришла мне на помощь. Довольно спокойно я скомкал бумажку, не забыл воткнуть кнопку в каблук и пошел умываться. Покончив с этим, я вернулся и сел завтракать. Волнение, может быть, выразилось только в том, что незаметно для себя я одолел четырех галок, самых крупных.

В коридоре зазвонили. Начинался первый день зачетов.

Леночка вошла в аудиторию уже когда члены комиссии сидели за своим столом. Вошла, кивнула кому-то из подруг и заняла место на первой скамье.

Моя соседка Кулагина сказала:

— Бедная Ленка, ее сейчас вызовут. Нехорошо, когда фамилия начинается на «А».

Я мрачно пожевал губами:

— Ладно, теперь она может называться другой фамилией.

На Кулагину эта фраза произвела неожиданно большое впечатление. Она приблизила ко мне свое лицо. Глаза ее и рот улыбались:

— Расскажи!

До чего девчонки любопытны. Кулагина шептала почти с мольбой:

— Расскажи, пожалуйста!..

Я отмахнулся от нее:

— Не приставай.

Действительно, Леночку вызвали одной из первых. Она, как всегда, гладко отвечала по алгебре. Комиссия была довольна и только преподаватель геометрии улыбался, как-будто хотел сказать: «Погодите, она у меня попляшет!» Мне казалось, что я разгадал эту улыбку. «Правильно! — кричал я про себя. — Она попляшет!» Я ничуть не стыдился этого чувства: «Руку, профессор!»

— Теперь побеседуйте с Петром Ивановичем, — сказал наш декан Леночке. Мой союзник поклонился ей очень вежливо и стал диктовать теорему. Это была та самая теорема о вертикальных углах. Леночка ее доказала.

— Так, — сказал профессор с довольной улыбкой (я нашел ее почти изменнической), а каковы свойства параллелограмма?

«Ну, это безобразие! Спрашивает как раз то, что Ленка знает. Пифагором, Пифагором кройте ее!» Профессор задал еще несколько вопросов и, выслушав ответы на них, приятно удивился.

«У-у, интеллигентишка, размазня!»

— Можете итти, — сказал декан, — до завтрашнего дня вы свободны.

«Сдала, — думал я, провожая глазами Леночку. — Ну, а разве без меня она б выкрутилась? Теперь — свободна. Верно, опять убежит на всю ночь». В подобных размышлениях прошло несколько часов. Я сидел на «горе». Профессора отсюда казались все низенькими и толстыми. Скамьи по соседству давно пустовали. Наконец, была прочитана и моя фамилия. Я отвечал медленно, с усталой сдержанностью. Это придавало убедительность моим ответам, и через десять минут я вышел из аудитории.

Дома было грязно и холодно. Скелеты птиц валялись на столе среди учебников и глиняных черепков. Весь этот мусор я хотел высыпать в платяной шкап, но потом решил, что и мусору и шкапу лучше сгореть в огне. Мой штык должен был участвовать в этой операции. За ним пришлось итти к Леночке. «Просто попрошу штык и уйду» — наметил я образ своего поведения.

— Можно войти?

— Конечно, — ответили мне.

Посреди комнаты стояла Кулагина со щеткой в руках.

— Что ж ты не сказал сразу? Теперь я все знаю!.. А комнату отдали мне. Ты здесь был прежде? Правда, хорошо?

Я страдал как-будто от резкой перемены температуры. В этой комнате живет другая. Здесь все по-старому: старая мебель; мой гвоздь в стене, матерчатый абажур, и только кровать покрыта непривычным ярко-зеленым одеялом. Сутки переполнены событиями. Думал ли я вчера, на кладбище, что это кончится так?

— Слушай, Кулагина, Лена брала у меня штык. Отдай-ка его.

— Штык?.. Ах, вот этот, противный? Я хотела его выбросить.

— Попробовала бы!

— А что? — пусть не оставляет вещей в чужих комнатах.

«В чужих комнатах?» И верно — ведь это чужая комната. Я вышел в коридор. По лестнице поднимался Федя Комаров.

— Вот хорошо. Зайди ко мне.

У Феди топилась печка. Уже ради этого одного стоило зайти. Хозяин превратил свою комнату в мастерскую. К столу были привинчены тиски и маленькая наковальня. У стен по углам лежали куски водопроводных труб. Под ногами хрустели металлические опилки.

Федя занялся производством могильных крестов. С тех пор как на православном кладбище в одну ночь пропали все деревянные кресты, родственники умерших стали предпочитать памятники из водопроводных труб. Федя работал у подрядчика. Трубы доставались даром — их много было на развалинах бани.

— Кошек ты забросил?