Измена. Мой непрощённый (СИ)

Она засмущалась, опять прикусила губу. Те у неё были алые от вечных укусов.

— Тебе идёт что-то восточное, вроде Рустама, — сказала она.

— Как скажешь, — ответил я, глядя, как жук прибалдел у неё на коленке. И сам захотел стать жуком…

Плач прекратился. Но я продолжаю лежать, делать вид, что уснул. Странно! В роддоме, держа на руках невесомое тельце Никитки, я не почувствовал этого. Я просто держал на руках малыша. Не испытывал гордости, только смятение и какой-то неявственный стыд. Будто все, в том числе медсестра, знали мою подноготную.

— А мы поженимся? — спросила Снежана, когда я её увозил.

И не потому, что хотела. Просто мать ей внушила, что грех! Снежа очень страдала, так как с матерью вышел скандал. Та была религиозна, и во многом, поэтому дочь не гуляла с парнями.

— Приблуда! Безбожница! — кричала ей в спину моя потенциальная тёща.

Всю дорогу Снежана проплакала. А я понял, что теперь нужно только вперёд. Однако не мог успокоить её.

— Я ещё развод не оформил, — напомнил помягче.

Но даже сейчас, когда я в разводе, желание снова себя опоясать не возникает. Ободок кольца оставил свой след не только на коже. И на душе! И, пытаясь его отыскать, я долго вожу снизу вверх большим пальцем…

Снежана ложится обратно. И жмётся ко мне. Она, кажется, счастлива только лишь тем, что находится рядом. С тех пор как мы стали общаться опять, после её суицида, прошло столько времени. Но даже сейчас сохранились табу! Мы не касаемся темы семьи. Теперь уже бывшей, моей.

Когда по субботам я прихожу домой вечером, она просто меня обнимает, без слов. Как будто боится, что однажды я могу не прийти.

— Мы поженимся? — звучит иногда, между строк.

— Ведь жить во грехе — это плохо, — добавляет Снежана и синева её глаз наводняется.

Я хотел бы пойти на уступки. Но не могу! Развод ещё не «зажил», чтобы озвучивать новые клятвы. И потому отвечаю:

— Посмотрим, — и обнимаю покрепче.

Никита плаксивый! Кажется, что ни Давид, ни Дина не были так беспокойны. Или я был моложе в то время? Но я не могу обвинять его в этом! Мне хочется чем-то помочь. И сердце стучит виновато, когда я смотрю на него.

Он — забавный малыш. Очень милый! Смышлёный. Уже «щупает» мир. Любопытно взирает на всё и пытается встать. Упирается ручками, но возмущённо кряхтит, от того, что не может.

Я показал его фото сестре. Дина ведь старшая! Она в своё время хотела кого-то. Сестрёнку, наверно? И потому, при взгляде на младшего брата, пространно кивнула и произнесла:

— Класс.

Я храню его фото у себя на смартфоне. Но даже там у него есть отдельная папка. И я стараюсь следить, чтобы фото из папки «Семья» и «Снежана» никогда не пересекались друг с другом.

Глава 10. Настя

Сегодня солнечно. Ударил мороз. Хотя синоптики прочили мягкую зиму. И сквозь шторы на кухню проникают лучи. День ещё не закончился, а я у плиты. Готовлю макароны по-флотски. Любимое блюдо мужчин.

Когда-то Илья обожал их готовить! И вместе с Дениской, они уминали тарелки, одну за другой. Соревнуясь, кто больше. Конечно, Илья поддавался, и Деня выигрывал. За что получал ещё пару ложек любимого лакомства.

Он торопливо спускается, тянет размашистым носом густой аромат.

— Есть хочу, умираю! — садится к столу.

И я достаю его миску. Где буковка «Д» на большом ободке. Кладу немного, чтобы добавку просил. Ставлю. И опускаюсь на стул — наблюдать, как он ест.

— Как дела в школе? — интересуюсь с улыбкой.

Я рада, что он решил не бросать. И окончить её. Скорее всего, не из тяги к учёбе. А потому, что девчонка по имени Таня учится там, классом ниже его. И ежедневные встречи на переменах — это то, чем сынуля не может пожертвовать ради мечты.

— Да норм, как обычно, — отвечает расплывчато.

Ест, набивая за обе щеки макароны. И эта любовь к макаронам. И привычка всегда торопиться, бросаю еду, как поленья в камин… Всё в отца! Он даже не знает, как сильно похож на него. И как больно за ним наблюдать. Будто частица Самойлова здесь, навсегда, подрастает, живёт своей собственной жизнью…

— Витька сказал, что возьмёт меня на полставки, — делится сын.

Ну, вот! Дождались. И он уже «Витька».

— Ты не слишком-то фамильярничай с ним, — говорю я с укором, — Он всё-таки старше тебя.

Сын усмехается:

— Ладно! Я не чувствую разницу в возрасте. Он реально, как друг, как ровесник.

Я смеюсь про себя. Это точно! Иногда и мне кажется, Витя моложе меня не на десять, а не все двадцать лет. Особенно, в те моменты, когда он, поглощённый своим увлечением, начинает рассказывать мне про машины.

Та коллекция, что пылится в шкафу под прозрачным стеклом. Он годами её собирал! И молился на каждую. Это какой-то древнейший мустанг, это порш, это кабриолет из лимита.

— Таких только две на весь мир! — хвастливо кривляется он и достаёт свой «лимит» с такой осторожностью, словно тот сотворён из стекла.

Я в такие моменты сижу и внимаю. Однажды пыталась потрогать один из его экземпляров, похожих на мой. Красный Фиат оказался подделкой, двухдверный, с обрезанным бампером.

— Ты что! — испугался он так, будто я изверг.