Измена. Мой непрощённый (СИ)

После оваций артисты идут в закулисье. Я прощаюсь с соседкой. Иду ожидать появления «звёзд» раньше всех, вслед за Настей. Становлюсь позади в коридоре.

— Привет, — говорю ей в макушку.

Она поднимает глаза:

— Здравствуй.

Надо же! Как официально. Значит, специально отсела? Значит, обида ещё не прошла? Значит, есть на что обижаться.

— Хорошо танцевали, — бросаю, наблюдаю за ней краем глаза. Ресницы накрашены, на щеках нездоровый румянец. Руки так сильно сжимают смартфон, что тот вот-вот хрустнет.

— Что? Да! — кивает Настя. Она словно не видит меня.

Из-за кулис вылетает стайка накрашенных птиц. Среди них моя дочка. Простившись с подругой, подходит. В руках — мой букет. Не оставила там! Забрала.

— Пап, я ж просила! — тем не менее, фыркает Динка.

— Ну, извини, — пожимаю плечами.

— И ты здесь? — обращается к матери таким тоном, как будто её не ждала.

Настя сглотнув, замирает. Кусает губу.

— Что значит, и ты? — коверкаю Динку.

— То и значит, — обиженно хмурится дочь.

Настя тоже обижена. И я ощущаю себя третьим лишним.

— Дина! Не груби матери! — говорю со всей строгостью.

На меня смотрят обе. Настя — растерянно, а Динка — уже со слезами в глазах. Выдыхаю:

— Может, в кафе?

Вспоминаю, как раньше сидели после таких выступлений в кафе. Ели всякие гадости и выражали восторги. Но дочка бросает:

— Мы с друзьями потусим в Париже.

— В Париже? — хмыкаю я.

— Кафешка такая, «Париж», — закатив глаза, уточняет она.

— И до скольки будет длиться эта… тусовка?

— Да мы на пару часов всего! Нас тёть Оля потом по домам развезёт, — клянчит Динка.

— Ты знаешь тёть Олю? — обращаюсь я к Насте.

— Знаю, — кивает она.

Динка уходит. А мы остаёмся один на один. Мне неловко. Ей тоже.

— Насть, ты прости меня, ладно, — решаю начать.

Она усмехается:

— Что-то часто ты стал просить извинений, Самойлов. Тебе не кажется?

— А ты предпочла бы не знать? — удивляюсь её равнодушию. Узнав об измене любимого, нужно страдать. А она улыбается!

— Не знать чего? Что ты извращенец и трус?

— Эй, поосторожнее со словами, — торможу я её.

— А ты не указывай мне! — цедит Настя. Теплотой от неё так и веет!

Мы выходим на улицу из разных дверей. И садимся в машины. Мне интересно, куда она едет. Но я не решаюсь следить. Вместо этого заезжаю в кулинарию по дороге домой. И беру для Снежаны большой снежный торт. Он так и называется «Снежный». С узором из мелких жемчужин, утопленных в крем.

Глава 30. Настя

— Я больше так не могу! — произношу я в пространство и цепляюсь за руль, — Я за этот визит к диетологу потеряла, наверное, половину нервных клеток.

— Ну, не утрируй! — смягчает Манюня.

Голос её наполняет салон. И кажется, Машка сидит со мной рядом. Но я в машине одна. И мы говорим по смартфону. Благо, есть громкая связь.

— Я не утрирую, Маш! — возражаю, — Ты б видела, как она вела себя! Как будто я ей никто. За что она так со мной, а?

Слёзы уже наступают. И я прогоняю их. Жму на педаль, обгоняя Оку.

— Солнышко, я тебя понимаю, — пытается Машка утешить меня, — Уж кто, как ни я? Но ты придаёшь этому слишком большое значение. Это пройдёт!

— Когда? Когда это пройдёт? — тороплю я её. Словно Машка действительно знает ответ.

Вспоминаю Дианку. Её хмурый взгляд и попытку сбежать, когда она осознала, к кому на приём привела её мать.

— И что диетолог сказал? — прерывает мои размышления Машка.

Вздыхаю:

— Расстройство питания диагностировал. Первичные признаки ложной анорексии.

— Ложной? — удивляется Машка, и я представляю, как она хмурит свои идеальные брови, — Это как ложные опята?

— Это как подростковый бойкот! — поправляю её, — Он сказал, диетолог, что это не истинная анорексия, а просто уход от проблем. И спросил…

Набираю в грудь воздуха.

— Что? — требует Машка.

— Всё ли у нас в порядке дома, — завершаю я фразу.

— И что ты сказала?

— Не я! — восклицаю, — Диана! Она объявила, что её мать, то есть я, выгнала папу из дома.

— Да что ты? — Машкин голос даже осип от испуга.

— Ну, а мне каково?

— Стопудово Самойлов ей в уши поёт! — выносит подруга вердикт.

— Я спросила её после приёма, — отвечаю со вздохом, — Говорю, это отец тебе так объяснил? А она говорит: «мне и не нужно объяснять, я и сама вижу». А ещё…

Слёзы снова грозятся потечь по щекам.

Я вздыхаю.

— Что ещё? — истерично торопит подруга.

— Она мне сказала: «Ты никогда не любила отца», — говорю.

Вспоминаю жестокий, холодный, невидящий взгляд своей дочери. И то, как она развернулась, ушла, молча села в машину. Не дожидаясь ответа. Не давая возможность себе возразить.

— Насть, ну, Насть, ну сучка она малолетняя, вот она кто, — изрекает подруга.

— Потише! Она ж всё-таки дочка моя.

«Хотя, да», — думаю про себя. Ту боль, что я ощутила в тот раз, не сравнить даже с болью предательства мужа. Та уже улеглась, а эта горит синим пламенем…

— Хочешь, я с ней поболтаю? — предлагает Манюня.

— Ага, — замечаю с ехидством, — Вставишь на место мозги?

— Ну, кто-то же должен! — кичится она. Хотя у самой…

Старший сын привёл девушку в дом и намерен жениться. Средняя где-то тусит допоздна. А младшая, Соня, та — ангел, пока не услышит в свой адрес такое противное слово «нельзя».