Измена. Мой непрощённый (СИ)

— Ты со своей когортой разберись сначала, — смеюсь.

— Ну, вот! Ты смеёшься! Это уже хорошо, — радостно клацает Машка. И я представляю её с сигаретой в руках.

Справа вижу больницу. Привычный белёный фасад. За которым меня ожидает привычный осмотр. Но самое главное — порция юмора.

— Манюнь, мне пора!

— А куда ты? — интересуется Машка.

— Да в больницу, к маммологу.

Она усмехается:

— Опять сиськи мять? А Витя-то знает, чем ты там занимаешься? Кстати! Когда же ты нас познакомишь уже?

— Всему своё время, — говорю я задумчиво.

Машка знает о многом. Но только не о причине визита сюда. Она думает — это я так развлекаюсь. Про опухоль я не сказала. А то бы подруга проела всю плешь…

В кабинете меня уже ждут. Быть знакомой врача хорошо! Никаких очерёдностей, никаких ожиданий. И с порога улыбка во все тридцать два.

— Михаил Дмитриевич? — деликатно стучусь.

— Угу, — навесив на нос очки, отзывается доктор.

Прохожу. Ставлю сумочку. Молча сажусь. Медсестру он уже отпустил. Я обычно к нему прихожу, когда дело к закату. И он предварительно щупает. А после сажает за стол. И бросает игриво:

— Чайку? Или что-то покрепче?

Я с укором смотрю:

— За рулём.

И тогда получаю печеньку и чашку душистого чая. Мы какое-то время болтаем и я убегаю. А Мишка, оставшись один, достаёт коньячок.

Но сегодня Балык молчалив. Хмурит брови и пишет корявым размашистым почерком буквы.

— Светило сегодня не в духе? — говорю я, пытаясь его вдохновить. Получается!

Балыков поднимает глаза, улыбается:

— Что, так заметно?

— А то!

Он вздыхает. Да так глубоко и печально, что я сомневаюсь: а это действительно он? Балыков не грустит! Он всегда улыбается! Или всё-таки, не всегда?

— Что-то случилось? — интересуюсь я как бы между прочим.

— Ааа, — отмахнувшись, Мишка снимает очки, — Жена написала, что дочь в этом году не приедет ко мне. Якобы визиты в Россию к отцу на неё плохо влияют.

Он усмехается. А я не могу осознать. Жена? Дочь? Это он про кого?

— Ты ж говорил мне, что не был женат? — пытаюсь узнать.

Миша вздыхает:

— Мало ли, что я там говорил. Брехло я, Насть! Брехло! По мне разве не видно?

Я щурюсь:

— Неа.

Он улыбается:

— Кучинская ты, Кучинская. В людях не смыслишь вообще ни фига!

— Подумаешь, — я пожимаю плечами, но тут же берусь уточнять, — Так… ты женат, значит?

— Был, — поправляет меня Балыков, — Развёлся после семи лет брака. По её инициативе, кстати.

Я хмурюсь:

— Так что, выходит, она тебя бросила?

— Выходит, что так, — усмехается он, — Ну, мы и не жили как муж и жена. В смысле, не спали уже. Я знал, что она с кем-то крутит. Общается по интернету. Нашла мне замену, свинтила в Америку. Поминай, как звали.

— А дочка? — решаюсь спросить.

Мишка вздыхает. Болезненно так! Будто задела какую-то рану в душе.

— А что дочка? Дочку забрала с собой. У неё теперь новый отец. Эмигрант. Не чета мне.

— А что ты? Ты, между прочим, светило науки, — спешу я напомнить ему.

Но Миша кривится, и отцепляет свой бейджик. Которым гордился.

— Да какой я светлило? Фонарь с мигающей лампочкой.

— Ты себя недооцениваешь, — робко бросаю, пытаясь утешить его.

Не выходит. И Миша, откинувшись в кресле, сидит, одинокий, понурый. Мне даже жалко его! Хочу предложить ему выпить коньяк. Но мне всё равно ведь нельзя! За рулём.

— А ты… ты любил её? — вырывается фраза, которую стоило умолчать. Но слова уже сказаны. И Балык утомлённо кивает:

— Любил. Когда-то давно. Но всякая любовь проходит, знаешь ли. Она как костёр. Если не подбрасывать поленья, то он погаснет. Вот и у нас, очевидно, погасла.

Он сжимает пластмассовый угол стола. И придвигается ближе:

— Я изменил с её лучшей подругой. В отместку! Просто, чтоб знала, что мне всё равно.

— А тебе всё равно? — уточняю я эхом.

— Ты знаешь, — он смотрит в пространство, — Когда-то готов был убить за неё, а сейчас всё равно. Даже страшно! Наверное, я разучился любить.

Я усмехаюсь:

— Любить нельзя разучиться. Это же не навык, а чувство. Оно либо есть, либо нет.

— Ну, вот у меня его нет ни к кому! — раздражается Мишка, — Я теперь потребляю женщин, как пищу. Просто жру без разбора, что под руку попадётся.

— Так значит, про шестерых детей, это правда? — щурюсь я многозначительно.

Балык горделиво пыхтит:

— Да хер его знает. Я так, ляпнул, навскидку. Может больше их, этих детей! Я ж не считал.

— Наверно, с медсёстрами зажигаешь? — пытаюсь поддеть его. Пробудить в нём желание снова шутить.

Мишка, однако, в ответ ужасается:

— Да ты что? На работе ни-ни! Это ж я тебе не свинья! Не сри там, где жрёшь, называется.

Я кусаю губу. Балыков, как всегда! Не утруждается подбирать выражения.

— Это ж ты на одних алиментах разоришься! — фыркаю я.

— Так, а я их плачу? — удивляется Мишка, — Те, кто хотят получить моё семя, имеют такую возможность. А дальше, это уже не моя забота. Решила рожать, так рожай! Я же тебя не просил об этом.

— Хм, — хмыкаю я, — То есть, тебе всё равно, что где-то растут твои дети?

— Абсолютно, — соглашается Миша.

Не знаю, как это расценивать. Балыков удивляет меня правотой и правдивостью. Я бы, наверное, так не смогла.