Измена, сыск и хеппи-энд

– Ну вот, приехали, – сказал он устало. – Все нормально, теперь все дома. Ты, детка, задала нам работы! Бегаешь классно. Какой разряд? Только бегать больше не надо. Поедешь с дядей.

Вика отворачивалась от слепящего света фонарика и от этого ужаса, в который она все-таки угодила. На Стасика смотреть она просто боялась. Зато он рассматривал Вику так подробно и издевательски, что она жалела, почему не прыгнула с обрубленного балкона на ржавые колья.

– Эй, Хряк! – вдруг заорал Стасик. – Кончай там! Сюда греби! Я бабу взял!

Эхо градом тугих мячиков запрыгало по пустым залам и коридорам бывшего санатория, но Хряк не ответил. Когда все отзвуки угомонились, вокруг снова легла такая сплошная, абсолютная тишина, что даже предутреннее еле заметное шевеление веток за разбитым окном в этой тишине казалось явным шумом. Стасик удивился:

– Где же Хряк? Неужто твой плюгавый приятель снова его между елок бегать заставил?.. Нет, нигде вроде не слышно… Чего это так тихо, а?.. Ясное дело: Хряк придурка твоего замочил. Но вот сам он где? Дрыхнет где-то, что ли? Эй, Хряк! Артем!

Как Стасик ни надрывался, ответа ему не было.

– Ладно, обойдемся, – решил он. – Куда Хряк денется? Пошли-ка в машину! Цып-цып-цып!

Он направился к Вике, стараясь попасть круглым бельмом фонарика ей в глаза, и захохотал, когда она заслонилась руками.

– Только не приближайтесь ко мне! – выкрикнула Вика слабым голосом.

– А что, сама пойдешь? Какая цаца! Вот сейчас в узелок тебя завяжу и в карман суну.

Он не ожидал, что Вика так молниеносно вскочит на подоконник и из последних отчаянных сил перешибет ногой гнилой переплет пустой рамы. Ее фигурка быстро мелькнула в просвете окна, и только гигантским обезьяньим прыжком удалось Стасику нагнать ее. Он схватил ее за ногу и куртку, а ведь летела уже Вика на волю, и Стасик едва справился с ее устремившейся прочь и вниз тяжестью.

– Ага, вот ты чего выдумала! – прокряхтел он, обхватив Вику и обдавая ее тяжелым хищным дыханием. – Нет, не выйдет! Сказал – поедешь с дядей, значит, поедешь. Очкастому ты живая нужна, хотя он не говорил, что невредимая. Главное, чтоб разговорчивая была, а это мы устроим. Ишь ты – не тронь ее! Нет уж, попалась, так что многие тебя теперь тронут. И первые мы с Хряком. Я тебя ведь помню, сразу узнал – это ты перед нами в “Бамбуке” выдрючивалась. Я тогда еще подумал: классная телка! Задница какая, а ножки! Вот бы мне ее! Мне и досталась. И Хряку еще. Сейчас в машине мы втроем немножко поиграем. Я знаю много интересных штучек, да и Хряк любит таких вот куколок стройненьких. Славно оттянемся. Тебе понравится – все вы, стервы, это любите. А потом поедем к Очкастому, пускай он разбирается, чья ты Красная Шапочка, кто тебя и с какими пирожками к нам послал. Это уж его дело. А мы свое аккуратненько возьмем. Прямо сейчас!

Вика пыталась отбиться от шарящих рук, от влажного жара, чужого и страшного. С утра, очевидно, Стасик облился крепким хорошим одеколоном, но теперь дорогие ароматы уступили звериному потному естеству. Чем отчаяннее Вика дергалась, тем больше тяжелело и смыкалось вокруг нее это неодолимое злое тело. Короткопалая цепкая рука уже больно тянула и задирала ее куртку. “Зачем я не прыгнула с того балкона!” – в десятый раз с тоской подумала она и от ужаса закричала бессмысленно и истошно. Ее вопль тут же угас, потому что грязная соленая лапа залепила ей губы. Она чувствовала во рту жесткую кожу с тошнотворным металлическим привкусом и могла теперь только бессильно мычать и вздрагивать. В другой, правой лапе Стасика оказался вдруг нож. Нож этот легко кромсал в лоскуты Викину одежду и касался уже тыльной стороной ее кожи. Вика знала, что не только она ничего теперь не может изменить, но и Стасик из грубого человека сделался нерассуждающим слепым зверем, и пока он не выместит на ней свое злое возбуждение, не истопчет, не изорвет в клочья – не на радость, а из ненависти – он не остановится. Даже если понимает, что делает не то, что надо, даже если потом будет жалеть и каяться, хоть перед Очкастым, сейчас он ничего с собой не в силах поделать. Вика никогда в жизни не теряла сознания и в ту минуту жалела, что так глупо устроена. Хотя бы можно было ничего не чувствовать теперь, ничего не знать…

Внезапно тело, с такой силой давившее и терзавшее Вику, дрогнуло от странного звука, негромкого и тупого. Лапы сразу ослабли, зато тяжесть их стала неимоверной и уволокла Вику за собой – в преисподнюю, как подумала она. Там будет легче, там все кончится…